Приятное тепло камина, вокруг которого они уселись, не могло скрыть ни необычной подавленности Томаса, ни непривычной нервозности Элинор. Элис разделяла их беспокойство. Это напряжение, нависшее над ними подобно грозовым тучам, рассеялось, только когда они услышали громкие шаги по коридору и захлопнувшуюся в конце его дверь. В тишине, наступившей после этих звуков, свидетельствовавших о возвращении Дэйра, Элис физически почувствовала безмолвную мольбу леди Элинор выполнить свое утреннее обещание и попытаться примириться с ним. Ее сердце бешено забилось от волнения. Она ждала этой возможности все томительные часы прошедшего дня. Но как бы долго она ни готовилась к ней, эта возможность появилась слишком внезапно и неожиданно. Элис почувствовала слабость и могла только смущенно улыбнуться графине, молча давая обещание исполнить свое намерение, но только чуть позже, не сейчас.
Стыдясь своего трусливого бездействия и ничем не оправданного малодушия в тот момент, когда от нее больше всего требовалось душевное мужество, Элис нахмурилась от презрения к самой себе. Единственным оправданием этого трусливого промедления могло служить то, что необходимо было собраться с мыслями и найти нужные слова, так как от этого зависел успех всего дела. Но если вспомнить, что она провела весь день в размышлениях на эту тему, а теперь, когда наступил момент решительных действий, она позорно робела, то это доказывало лишь ее ужасное малодушие.
В конце концов, Элинор удалилась к себе, а вскоре ушел и Томас. Оба были разочарованы тем, что молодая графиня так и не решилась отправиться к своему мужу в их общую спальню. Элис так беспокоилась, что Дэйр в справедливом гневе отклонит ее робкую попытку примирения, что она почти не заметила их ухода. И с каждым мгновением ее тревога по поводу обращения к Дэйру возрастала, а решимость пойти и заговорить с ним все больше и больше таяла.
Оставшись одна в гостиной, Элис продолжала упорно смотреть в камин. В его потухающих углях, готовых вот-вот превратиться в кучку пепла, она видела пророческую картину своей будущей малоинтересной жизни. За те годы, что они проживут каждый сам по себе, ее жизнь, хоть и сохранит кое-какие воспоминания, будет представлять собой череду бесцветных дней, лишенных как пронзительного холода настоящего момента, так и жарких красок возможного счастья. Сейчас, перебирая в памяти последние события, Элис все больше склонялась к мысли, что все так и будет. Хоть они и будут жить вместе в этом замке, но без любви Дэйра грядущие годы будут лишены жизни, подобно этому остывающему пеплу. Она сама своим отказом навсегда потушила то пламя, которое зажег Дэйр. Теперь, если она хочет возродить этот огонь (а она хотела этого больше всего на свете), ей самой придется подбросить растопку в этот почти потухший костер.
И вдруг, придавая какое-то особое значение этой неразумной попытке, она схватила, длинную тонкую палку с обгоревшим концом и ожесточенно стала шевелить почти догоревшие угли, пока там не появились кое-где слабые язычки пламени, с трудом возрождающиеся к жизни. В ее зеленых глазах вспыхнула решимость добиться своего, и очень осторожно она стала подкладывать туда маленькие кусочки растопки. Доведя до победного конца этот символический поединок, Элис поднялась с табурета, на котором провела последние часы, и обратила все свое внимание на другое, гораздо более важное дело, которое она тоже надеялась выиграть.
Элис сняла барбет и распустила непокорные кудри своих туго заплетенных кос. Дэйр много раз выражал и словами, и делом свое неудовольствие по поводу того, что она прячет свои волосы. Вот и накануне он просил ее оставить их распущенными. И если бы он предупредил ее, что их ожидает свадебная церемония, она бы уступила его просьбе и традиции, когда невеста шла к венцу с распущенными волосами. Конечно, теперь было уже поздно откликаться на его просьбу, но, может быть, ее вид послужит знаком раскаяния и желания примирения.
Распахнув дверь гостиной, она решительно направилась к спальне Дэйра. И только она положила руку на засов, как некий звук обратил ее в холодный камень, по сравнению с которым пепел потухавшего огня был наполнен жизнью и теплом.
