В общем, Джон несёт полный бред. А я действительно мало знаю о психических заболеваниях. Вот ведь сплетен будет на весь Снайдерсвилль - полицейский съехал с катушек...
...Я просыпаюсь - меня словно кто-то толкает в плечо. И понимаю: он здесь.
Лежу, задыхаясь, в кромешной темноте. Он здесь. Рядом.
Собрав волю в кулак, вскакиваю и ударяю ладонью по выключателю. Жёлтый электрический свет заливает всё вокруг. Я ныряю обратно под одеяло. Стараюсь успокоиться. Это же моя спальня, моя квартира...
Но он по-прежнему рядом. Покинул комнату - выплеснулся в открытую форточку, растёкся по стеклу с уличной стороны, выполз в коридор через щель под дверью. Но не ушёл далеко. Чёрный, липкий, маслянистый...
Живой! Живой! Он смотрит на меня...
Как гром среди ясного неба: вспоминаю про Джона. Он один в гостиной. Нельзя оставлять его, иначе...
Но чтобы попасть в гостиную, я должна выйти в коридор. В тёмный коридор, в котором вечером перегорела лампочка. А новой в доме не нашлось.
Но Джону надо помочь. Обязательно.
Я пытаюсь взять себя в руки. Откидываю одеяло, встаю. Подхожу к двери спальни... берусь за ручку...
Рывок - и всего несколько мгновений в непроглядной тьме я ступаю прямо по нему, по живому, шевелящемуся...
Наконец-то гостиная. Зажигаю свет.
Джон сидит на диване, обхватив колени руками. Его взгляд блуждает где-то в бесконечности.
- А, Мэган, это ты, - почти безучастным голосом говорит он. - Всё бесполезно... для меня. Я ведь свидетель. Он не оставляет свидетелей. Забирает с собой. От него не спрячешься.
Мне становится ещё больше не по себе. Но всё-таки я заставляю себя сказать:
- Может... не надо так сразу сдаваться, а?
Джон в ответ только безнадёжно усмехается.
- Тебе ничего не нужно? - задаю я глупый вопрос просто чтобы не молчать.
Джон сперва пожимает плечами, но потом просит стакан воды:
- Пить хочется...
Воды. Значит, придётся идти в кухню. Через коридор. Но даже если не пойду за водой, в спальню мне всё равно возвращаться по коридору. Не торчать же до утра в гостиной.
И я иду. Преодолевая страх, отвращение и спазмы в горле. Мне мерещится, что совсем рядом притаилось что-то ужасное, мерзкое.
Вот я в кухне. Дрожащими руками беру стакан, наливаю воду...
...Крик. Крик из гостиной. Пронзительный, нечеловеческий.
Стакан выпадает у меня из рук и со звоном разбивается.
- Джон! - зову я, уже зная, что звать некого. И выбегаю из кухни, зная, что делать этого нельзя.
В непроглядно тёмном коридоре пол вдруг уходит у меня из-под ног, вместо него пустота.
"Нет, Джон, он забирает с собой не только свидетелей", - думаю я, падая, падая, бесконечно падая в бесконечную чёрную пропасть.
Добросовестный работник
Когда произошла эта история, не известно, но, скорее всего, в прошлом, двадцатом веке. В какой стране? В такой, где много государственных учреждений. Точное географическое положение не столь важно.
Именно служащим государственного учреждения и был человек по имени Роберт Гросс. Сразу в нескольких законах говорилось, что учреждение это крайне значимое и функции, которые оно выполняет, для города жизненно важны. Если же рассуждать не в соответствии с законами, а руководствуясь здравым смыслом, контора в значимости серьёзно теряла - что характерно для большинства подобных учреждений. В защиту же их можно сказать, что там работают люди - составляют бумаги, перекладывают их с места на место, пересылают в разные другие инстанции. Если бы не учреждения, чем бы эти люди занялись в своей жизни? А тут за исправное посещение рабочего места полагается ещё и зарплата. Правда, размер её зависит не от количества составленных бумаг, а от положения работника на служебной лестнице - но это уже отдельная история.
Но довольно об учреждении. Пора перейти к рассказу о самом Роберте Гроссе.
Он, хотя в штате учреждения состоял уже долгих двадцать лет, относился к той категории сотрудников, которые по упомянутой лестнице выше самой первой ступени не поднялись, то есть никакими полномочиями не обладают. Но свои обязанности Гросс выполнял весьма добросовестно. И, если руководство никогда не поощряло его труда ни благодарственными письмами, ни премиями - то и нареканий он не получал ни разу. Все необходимые документы Гросс составлял тщательно, с большим вниманием. Даже когда в отчётный период в конце месяца работы становилось особенно много, в голову ему не приходило высказывать недовольство.
