"Осенью идем на Карадаг.
Жить будем в пещерах.
И найду я там сердолик и парчовую яшму, ночью буду слушать, как ворочается в скальной постели беспокойное осеннее море…"
Это была его жизнь.
Такая, а не иная.
Почему ей не быть такой?
Он любил Тамару. С юношеских ее лет.
Она предпочла меня.
Жена его – тоже Тамара.
"Бог дал жену. Детей я сделал сам. Чего уж проще? Взял жену и сделал…"
Детей своих любил.
Детям писал стихи.
Я из всех лесных
Зверей
Больше всех люблю
Ежей.
Если в шапку
Положить,
В шапке ежик
Может жить…
Мы уезжали. Он приехал прощаться.
Отдал ему все свои лазуриты, флюориты, сердолики и топазы, набор яшмы разных расцветок, которую собирал; отдал малахиты, рубины в куске породы, шлиф голубой яшмы – нежданный подарок геолога. А голубая яшма, как сказано, "балансирует энергии инь и ян в организме, восстанавливает ауру, соединяет человека с его внутренним духовным наставником".
Посадили Алика в такси, сын Женя поехал с ним на вокзал; последнее, за окном машины: заплаканное лицо друга, в руках наша желтая "Спидола".
Уже тогда он был болен.
Паркинсон чертов, всеядное наваждение – голубая яшма не помогла.
"Ну, как? Да так. Дети. Заботы. Болячки. Мир разделен, а вы далеко.
Знаю про вас всё или почти всё.
Одного не хватает – вашего присутствия…"
Посылали ему лекарства.
Год за годом.
Из Иерусалима – через Париж – в Москву – оттуда с проводниками поездов брат переправлял в Киев.
Лекарства помогали – поначалу.
"Счастлив, что хожу по земле, не волоча ногу.
Счастлив, что могу снова держать ручку и писать.
Здравствуйте, милые, дорогие мои! Здравствуйте!
Уже забыл, когда так заразительно смеялся!
Стал красив, черт возьми!
И всё благодаря вам…"
Ой, шуми, метель!
Веселись, метель!
Стелет ночь себе
На полях постель…
Чародей не отщелкивает на счетах, удалась жизнь или не очень.
Чародей – на то он и чародей: у него всё без запинки.
1990 год – первое наше появление в Москве.
Он – больной, заторможенный – приехал из Киева взглянуть на нас.
Это уже был другой, не прежний Алик.
Инвалид первой группы.
Я – до свиданья! Ухожу,
Отяжелевший и усталый,
Подобно долгому дождю,
В небытие, в забвенье, в старость…
2001 год.
Киев.
Фестиваль еврейской книги.
На стенде увидел его лицо на обложке – "А. И. Быховский. Моя поэзия".
Книга его предсмертная.
Встреча наша – посмертная.
Человек писал стихи.
Всю почти жизнь.
Уважьте – не судите строго.
Прощай, Подол. Шальная колесница
Бандитов и ревнителей миров.
Прощай, Подол. Еврейская столица –
Прибежище старух и босяков…
Прощай, Подол. Архангелы из детства,
Благословите плоть мою и кровь.
Прощай, Подол, бесценное наследство,
И жизнь моя, и слезы, и любовь.
Шли неприметной тропой по лесу…
…оглядывали придирчиво свои владения.
Лес под Звенигородом огромен.
Занимателен и добычлив.
– Смотри, – говорил, – крылышко на тропе. От крапивницы. Давай собирать крылышки от бабочек.
Сын – пятилетний – с интересом:
– Давай.
Птица, должно быть, подхватила на лету или паук оплел, а крылышком побрезговали, и оно опустилось с высоты, кружась и тускнея, потому как перестало быть бабочкой.
Собирателю такие не нужны.
Шли дальше.
– Смотри, – показывал, – хвост на тропе. От белки. Давай собирать беличьи хвосты.
С большим интересом:
– Давай.
Кто же ее подловил, такую шуструю? Кто хвост откинул за ненадобностью, рыжевато пушистый? Очень оно заманчиво – их отыскивать, но сколько в лесу хвостов от белок?
Коллекцию не соберешь.
Шагали дальше.
– Смотри, – говорил, – сыроежка. Давай собирать грибы.
Нехотя:
– Ну, давай.
Грибом не удивишь…
В летние месяцы мы жили под Звенигородом, из года в год.
У нас был домик о две комнаты, в каждой по камину, и в дождливые вечера я их растапливал, чтобы детям было сухо, тепло, покойно ночами.
Камины требовали дров, а потому брал в руки топорик, ходил по лесу в поисках сухостоя. Набирал пару-тройку лесин, рубил на поленья, глядел на огонь в блаженном состоянии покоя.
Лес начинался сразу за поселком, был замечательный; пройду и теперь с закрытыми глазами, отыщу прежние грибные места, которых немало. Ходил в одиночку, ходил и с отставным генералом, заядлым грибником; обнаружили семейство опят под завалом ветвей, и "отец солдатам" удерживал меня за ноги, зависшего над пнем посреди бурелома, чтобы собрать с него богатый урожай.
