- Должен, - твердо сказала Елизавета Максимовна. - Если тебе приказывает учитель, будешь бегать - и все, что угодно.
- Я не буду бегать, - ответил Костя.
Елизавета Максимовна смотрела на Костю очень холодно и спокойно. Она смотрела так, будто за его спиной стоял другой человек, к которому она и обращалась. Костя потупился.
- Почему ты боишься смотреть мне в глаза?
- Нипочему, - сказал Костя.
«Нет, это невозможно, - подумала Елизавета Максимовна. - Или я, или этот мальчишка. Неужели я не могу сломить его? Да, да, именно так. Ибо воспитывать - значит ломать, неумолимо отсекать все гнилое. Пусть сейчас ему больно, но потом он сам будет мне благодарен. Пусть сейчас смотрит на меня зверем - детские обиды проходят быстро… Но если я сегодня разрешу ему со мной спорить, то завтра… Кто знает, что будет завтра! Они не любят меня, - думала Елизавета Максимовна. - Но это не имеет значения. Я выполняю свой долг, и нужно быть твердой».
Мысль о том, что она всегда была решительна и справедлива, наполнила гордостью душу Елизаветы Максимовны. Прошедшие годы казались ей подвигом, который никогда и никто не оценит. Это было немного грустно, но во всякой грусти есть что-то приятное. Вспоминая о своей жизни, человек всегда становится немного добрее, и сейчас Елизавета Максимовна, пожалуй, могла бы простить Костю.
- Если ты, Шмель, дашь мне честное слово…
- Я не дам слова.
- Тогда, Шмель, кончено.
Елизавета Максимовна повернулась и медленно пошла прочь.
А из кабинета завуча, навстречу ей, вышла Лина Львовна. Они встретились на середине коридора, и Лина Львовна посторонилась, пожалуй, слишком поспешно.
«Вот Лине я сумела внушить уважение, - подумала Елизавета Максимовна. - Это уже на всю жизнь». И внезапно, повинуясь какому-то неожиданному для нее порыву, быть может все еще продолжая спор с учеником Шмелем, она спросила:
- Линочка, скажи мне… Вот ты у меня училась… Как относился ко мне твой класс?
Лина Львовна широко открыла глаза: не в обычае Елизаветы Максимовны было задавать такие вопросы.
- Только говори честно.
- Мы… к вам?
- Ну, ну, смелее.
- Мы вас боялись, - тихо сказала Лина Львовна. - Мы всегда вас боялись.
И теперь уже Лине Львовне показалось, что за ее спиной стоит человек, на которого смотрит Елизавета Максимовна.
- Мне нужно идти, - еще тише сказала Лина Львовна.
- Иди.
Елизавета Максимовна твердым шагом подошла к двери с сине-белой табличкой и взялась за ручку.
Только теперь Лина Львовна увидела Костю.
- Что же ты не идешь в класс?
- А меня исключили? - спросил Костя.
- Пока нет.
- А на льдину она все равно напишет, - уныло сказал Костя.
- Не «она», а Елизавета Максимовна.
- Ну да, Елизавета Максимовна…
- Не напишет, - сказала Лина Львовна. - Я тебе обещаю. Если, конечно, ты еще чего-нибудь не выкинешь.
- Правда? - спросил Костя.
- Правда, - ответила Лина Львовна.
- Тогда я вам про ПеЗе расскажу. Вы ведь про ПеЗе еще не знаете.
- Знаю, - сказала Лина Львовна. - Мне уже рассказали. По секрету. Очень вы хорошо придумали.
- Кто рассказал? Орловская?
- Так ведь по секрету же, Костя.
- Конечно, Орловская! - возмутился Костя. - Ну, она еще у меня получит!
- А обещание? - спросила Лина Львовна.
- А она не сейчас получит. Летом. Когда в седьмой класс перейдем. А я вам тогда про школу расскажу! Вы знаете, в нашей школе Петр Первый учился, царь. Все ребята говорят.
- Ты забыл, Костя, что я тоже здесь училась. Я это давно знаю. Только не понимаю, как он мог здесь учиться. Ведь он построил наш город, когда уже был взрослым.
Но Костю сбить не так просто.
- А он сначала построил, а потом стал учиться. Тогда все цари неграмотные были. Они только по-немецки читать умели.
И Костя убежал, не дожидаясь ответа. Последнее слово осталось за ним, а это всегда приятно. Особенно если говоришь с человеком, который понимает шутку.