Но в этот момент Костя замечает, что Вера Аркадьевна бледнеет. Она наклоняет голову, и лицо ее становится беспомощным. Она как будто хочет проглотить что-то и не может. Руки ее шарят по карманам кофты. Она достает стеклянный пузырек. Она делает все это очень спокойно, но в спокойствии этом есть что-то страшное.
- Вера Аркадьевна! - Лина Львовна вскакивает со стула. Вера Аркадьевна открывает пузырек и лижет пробку.
- Вера Аркадьевна, я позову кого-нибудь! - взволнованно говорит Лина Львовна.
- Что с тобой, Лина? - спрашивает Вера Аркадьевна. - Ничего не случилось. Мне просто нужно принимать это время от времени… Так что же, Костя?
А Костя, который не знает, что у Веры Аркадьевны больное сердце, все же понимает - чуть не случилось что-то ужасное. Такое, когда звонят телефонные звонки и приезжает машина «скорой помощи». И люди тогда толпятся у этих машин, как будто это очень важно - заглянуть в лицо тому, на носилках. Костя не знает, что у Веры Аркадьевны бывает так и дома, когда она проверяет тетради, и в трамвае, когда она едет в школу с другого конца города. Косте кажется, что это он виноват во всем. Приготовленные слова вылетают из его головы, и он торопливо говорит. Не для себя - для Веры Аркадьевны, чтобы ей было лучше, чтобы вокруг стало светлее, чтобы все быстрее кончилось.
- Я обещаю, Вера Аркадьевна. Честное слово!
В эту минуту он верит в свои слова. Он верит, что будет собирать пузырьки, дружить с Викой Даниловой, перестанет строить рожи на уроках и дразнить Дутова.
А Вере Аркадьевне уже лучше. Это прошло. Когда э т о не проходит быстро, пузырьки уже бесполезны. И Вера Аркадьевна верит Косте. Ей всегда легче поверить хорошему, чем плохому.
- Иди на урок, Костя, - говорит она. - Только на урок, а не слоняйся по коридору. Скажи, что я тебя задержала.
Дверь открывается и закрывается.
- Вера Аркадьевна, вам плохо? - спрашивает Лина Львовна.
Вместо ответа Вера Аркадьевна достает из стола бумажку. Она показывает ее Лине Львовне. Там написано: «Вера Аркадьевна, зайдите срочно в пионерскую комнату. Неизвестный».
- Помнишь, Лина, - говорит Вера Аркадьевна, - я к тебе заходила… Ну, тогда… Это ведь он написал. У него с первого класса буква «д» с закорючкой. Никак я не могла отучить его от этой закорючки.
Но Лина Львовна все еще не может опомниться.
- Ой, Вера Аркадьевна, как я испугалась! Вы такая бледная стали.
- Ты знаешь, зачем он это написал? - спросила Вера Аркадьевна.
- Не знаю, - говорит Лина Львовна.
- Он ведь тебя пожалел. Они очень теряются, когда плачут взрослые. Им кажется, что весь мир рушится.
- Я больше не буду плакать, - смущенно говорит Лина Львовна. - Я постараюсь никогда не плакать, Вера Аркадьевна.
- Так уж и обещаешь, - улыбается Вера Аркадьевна. - Не обещай. Никогда не плачут только равнодушные люди. Я думаю, ученик Шмель тоже умеет плакать. Только он уходит плакать в уборную. Ты пойди, Линочка, разыщи его. Он сейчас, наверное, стоит в коридоре и думает - исключу я его или нет? А с Елизаветой Максимовной я о нем поговорю.
- Ой, Вера Аркадьевна! - восклицает Лина Львовна, вдруг снова почувствовавшая себя ученицей.
Вера Аркадьевна засмеялась.
- Иди, иди, Линочка.
Тем временем Костя шел по коридору третьего этажа. Он так и не понял, исключили его или нет. Скорее всего, нет. А может быть, исключили… Костя представил себе, как от станции к станции летит на папину льдину радиограмма. И везде - на Диксоне, на Вайгаче, на Земле Франца-Иосифа - полярники хмурятся и переживают за папу, потому что его знают на всем Севере.
Задумавшись, Костя опустил голову, а когда поднял ее, услышав шаги, прятаться было уже поздно. Рядом с ним стояла Елизавета Максимовна.
- Почему ты не на уроке?
- Вы же сами…
- Я знаю, что сама, - спокойно сказала Елизавета Максимовна. - Почему ты не торопишься?
Костя стоял, переминаясь с ноги на ногу. И вдруг он ощутил короткие и злые толчки пульса, будто невидимка стучал по его голове маленьким молоточком. Костя понимал, что лучше не связываться, лучше молчать, но и на этот раз невидимка оказался сильнее его.
- А я что, бежать должен?
