Владимир Иванович кивнул. Мила Орловская хихикнула, хотя пока ничего смешного не было.
- Еще мне не нравится смех без причины. Это признак дурачины, - сказал Костя, покосившись на Милу.
Теперь засмеялись несколько человек сразу. Костя приободрился.
- Мне не нравится, если я чего-нибудь не люблю. А если люблю, - пожалуйста, сколько угодно. Вот ботанику я не люблю - там цветочки всякие. Что я, буду цветочки нюхать? Или, может, духи?.. Я духи вообще терпеть не могу. А рисование еще, например, хуже духов. Рисуют всякие домики или кроликов. А если я хочу лошадь нарисовать или спутник, а не кролика? Может, я сегодня кролика не могу нарисовать, у меня настроение такое. Завтра нарисую, пожалуйста, а сегодня - лошадь. Конечно, я примерно говорю: пускай не лошадь, а корову или паровоз - это все равно. А может, я со всем рисовать не люблю. Зачем тогда рисовать? Знаете, Владимир Иванович, картина такая есть, называется «Опять двойка»? Все говорят: хорошая, прекрасная. А если я хочу другую картину посмотреть, например «Опять пятерка»? Есть такая картина?
- Нет такой картины, - сказал Владимир Иванович.
- Вот видите! - обрадовался Костя. - Сами говорите - нет. Зачем тогда мне рисование, если художники даже нарисовать не могут? Я ведь не художник.
- Не художник, - согласился Владимир Иванович. - Ну, а что ты любишь?
- Папу, - сказал Костя.
Класс дружно захохотал. Наконец-то дождались. Костя любит папу! Смех, да и только.
- И маму, - подсказал Алик.
- Бабушку, - добавил Дутов и захохотал басом.
- Еще? - спросил Владимир Иванович, как будто не замечая шума.
Что-то обидное в смехе класса почудилось Косте. Папу-то он на самом деле любит. Над чем же тут смеяться? Костя обвел класс сердитым взглядом.
- Еще мороженое, - сказал он, внезапно обидевшись на Владимира Ивановича.
- Еще?
- Северное сияние! - отчеканил Костя.
- И дедушку, - снова пробасил Дутов.
- А тебя я сейчас выставлю, Дутов, - сказал Владимир Иванович. - Мы говорим серьезно. Ведь так, Костя?
- Так, - сердито отозвался Костя.
Дутов сразу же съежился и проговорил неизвестно откуда взявшимся тонким голосом:
- Владимир Иванович, я больше не буду.
Учитель встал, прошелся вдоль доски, выжидая, пока утих нут ребята.
- Честное слово… - опять заканючил Дутов.
- Я слышу, Дутов, - сказал Владимир Иванович. - Садись, Костя. Времени осталось мало. Я постараюсь ответить па твои вопросы. Если, конечно, ты говорил то, что думал.
Владимир Иванович взглянул на Костю очень внимательно. Косте внезапно показалось, что учитель волнуется. И почему-то Косте вдруг стало неловко - не за себя, а как будто за Владимира Ивановича, который вместо того, чтобы выгнать Костю из класса, собирался отвечать на нелепые вопросы про кроликов, лошадей или несуществующую картину «Опять пятерка». Все, что говорил Костя, было правдой только наполовину. Он не любил ботанику потому, что ему не нравилась Елизавета Максимовна. Он не любил рисовать - не хватало терпения. Но никто не заставлял его рисовать кроликов. Просто с кроликами получалось более складно. И картина «Опять двойка» ему нравилась. Просто «Опять пятерка» - выходило смешнее и интереснее. И Костя уже жалел, что он влез в эту историю. А еще он жалел, что не выучил литературу. Лучше было не выучить географию.
- Знаете, ребята, - сказал Владимир Иванович, - раньше у каждого человека был хвост. Правда, это были не совсем люди, они только собирались стать людьми. Тогда еще не умели разговаривать. Даже ходили на четвереньках и только изредка вставали на задние ноги. Но вот постепенно эти будущие люди ста ли выпрямляться. Руки у них становились всё свободнее. И вот, наконец, кто-то из них взял в руки палку. Он повертел ее и бросил, так как не знал, что с нею делать. Потом взял палку другой, третий… сотый… А сто первый, вместо того чтобы убежать от хищника, взял и огрел его палкой по голове. Это был уже почти совсем человек, потому что у него были настоящие руки. Затем в руках появились камни и первые топоры. И вот оказалось: чем больше работали руки, тем умнее становилась голова. А чем умнее становилась голова, тем больше работы находилось рукам. И однажды чьи-то руки сделали как будто ненужную и совсем бесполезную работу - рисунок. А голова по-прежнему не давала рукам покоя. Она изобрела книги: сначала каменные, потом рукописные, наконец печатные. В книгах записывались забавные истории и научные открытия, описания путешествий и способы лечения болезней. Но главное - без книг люди быстро за были бы, чему они научились за тысячи лет своего существования. Ведь нельзя все помнить. Без книг не было бы ни кино, ни радио, ни даже мороженого, которое так любит Костя Шмель. Ведь рецепт изготовления мороженого забыть недолго, лет двести для этого вполне хватит. Тебе, Костя, не нравится делать то, что ты не любишь. Конечно, каждый чего-то не любит. Один не любит арифметику, и для него дважды два - восемь. Другой не любит ботанику и уверен, что арбузы растут на дереве. Третий не любит читать, и поэтому у него в запасе всего пятьдесят слов, из них тридцать ругательных… Конечно, можно жить и так. Но мне всегда кажется, что у такого человека под одеждой спрятан маленький хвостик. И каждый раз, когда он отшвыривает книгу, отказывается сходить в театр или музей, хвостик вырастает еще немного. А ведь так можно дойти и до того, что в руках у такого человека сперва окажется палка, а потом он станет на четвереньки…
