- Всем людям.
- Здорово, - сказал Борькин отец. - Молодец. Вот за это, Костя, ты мне и нравишься. За правду. Для тебя нужно построить башню - высоченную. А ты будешь стоять наверху и говорить правду. Всем людям. Им, конечно, не понравится. Но ведь до тебя не достать. Поневоле придется слушать. И постепенно все станут очень хорошими.
- А что же, врать нужно? - спросил я.
- Зачем врать? Только одних разговоров мало. Делать надо чего-нибудь.
- Чего делать?
- Руками делать. Головой. А не просто разговаривать. Тебе нравится, когда грязь на улице?
- Какая грязь?
- Ну, окурки, бумажки… Хлам всякий.
- Почему это мне окурки нравятся?
- Ясно - не нравятся. Но все же их бросают. Ходят и бросают. А ты, наверное, будешь ходить позади таких людей и говорить им правду: нехорошие вы, такие-сякие, зачем мусорите. А они мусорят. Но к утру улица все же чистая.
- Подумаешь, - говорю я, - дворник подмел - и все.
- Верно. Так от чего же пользы больше - от метлы или от твоей правды?
- Вы это не сравнивайте. И вообще мы на поезд опоздаем. Идем, Борька.
На Финляндский вокзал мы пришли за десять минут до отхода. У четвертого вагона стояли Владимир Иванович и Лина Львовна.
- Давайте скорее полезайте, - сказал Владимир Иванович. - Сидячие места есть. Уже все наши собрались.
Я посмотрел табличку на вагоне. А там крупными буквами написано: «Детский». Я говорю:
- Я в детском не поеду. В другом поеду.
- Затолкают. Смотри, народу сколько.
- Пусть толкают.
- Ой, Костя, - сказала Лина Львовна, - там же все ребята едут. Не можешь ты без выдумки.
Я говорю:
- Лина Львовна, я с ребятами хоть до Владивостока поеду. Только не в детском.
- Ну и хорошо, - сказал Владимир Иванович. - Пусть потолкается. Ему полезно.
Вдруг Борька говорит:
- Я тоже с Костей поеду.
Владимир Иванович посмотрел на него и улыбнулся.
- Молодец, Таланов.
Мы залезли в соседний вагон. Мы стояли на площадке, и я уже думал, что больше никто поместиться не может. Но потом снаружи нажали, и влезли человек двадцать, все с лыжами. По том еще нажали, и опять влезли человек двадцать. У меня в кармане было два бутерброда с колбасой. Я прямо чувствовал, что они сплющились и стали тонкими, как блин. Я и сам, на верное, стал как блин, только мне не видно было. Но тут снова нажали, и снова влезли двадцать человек. Так до самого отхода все нажимали и влезали, и я никак не мог понять, куда они помещаются.
Мы с Борькой всю дорогу молчали. Попробуйте разговаривать, если у вас все кишки выдавливают. И я все думал, почему это Борьку Владимир Иванович назвал «молодец», а меня нет. Мы же ехали в одном вагоне.
В Кавголове мы все вылезли.
Владимир Иванович привел нас на большую гору. Эта гора, сказал Владимир Иванович, называется «Семейная». Тут могут кататься даже бабушки и дедушки. Я заглянул вниз. Ничего себе бабушки! Гора крутая, народу много. И все едут как попало.
Первым съехал Владимир Иванович. У него лыжи тяжелые и толстые. Крепления железные. На каблуках большие пружины. На таких лыжах и я бы съехал. Владимир Иванович сказал, что они специально для гор - слаломные. А ехал он ничего, даже красиво - змейкой. Он остановился внизу и помахал палкой.
- Теперь вы давайте, ребята, - сказала Лина Львовна.
Я опять посмотрел вниз. Владимир Иванович был маленький, как букашка.
- Лина Львовна, - сказал я, - вы нам покажите пример. Потому что вы старшая пионервожатая. Вы, наверное, здорово катаетесь.
- Я? - Лина Львовна засмеялась. - Я? Здорово!
Лина Львовна оттолкнулась палками и поехала. Она проехала немножко и почему-то начала садиться. Она ехала все быстрее и все-таки садилась. Потом - трах! Будто бомба взорвалась. Снег полетел в разные стороны, а Лины Львовны нет. Мы думали, что она провалилась. Но она сразу встала. Оказывается, ее снегом засыпало.
Тут же она поехала дальше и опять начала садиться. Мне даже смешно стало. Чего она садится? Стояла бы прямо. Наконец Лина Львовна спустилась к Владимиру Ивановичу.
Тогда поехал я.
Я здорово разогнался - даже шапка слетела. Но я стоял крепко и только на бугорках приседал. Не то что Лина Львовна! Вдруг сбоку кто-то как заорет:
