Он умолк, как бы собираясь с духом, после чего поспешно продолжил:
— И когда царевич Ахмед начал к ней приближаться, откуда ни возьмись появились служанки, преградив дорогу. Ахмед, охваченный желанием, попробовал их обойти, а прекрасная дама издали улыбнулась и сказала…
Свет внезапно угас, как догоревшая лампа.
Извиняясь, рассказчик улыбнулся почти виновато, развел руками, любовно окидывая толпу беглым взглядом. Потом сверкнул глазами и произнес другим — заманчивым — тоном:
— Что именно сказала прекрасная женщина? Увы, друзья мои, тень опускает занавес над историей, и если вы ее сочли увлекательной, обождите — и узнаете о судьбе благородного царевича Ахмеда, не говоря уже о царевне и неизвестной благородной госпоже! Завтра на этом же самом месте вы меня снова увидите, услышите и все поймете, когда я закончу необыкновенны и рассказ царицы сказителей, несравненной Шехерезады из Астрифана, которая в этот самый момент дышит нашим воздухом, осеняя Багдад своей мудростью и красотой. Слова ее — горящие стрелы, не знающие границ, языков, мод и запретов. Да продлит вашу жизнь милосердный великодушный Аллах, никогда не лишая пристанища!
Публика медленно расходилась, ворча, одни направлялись к другим помостам, кто-то решил утешиться у фруктовых прилавков. Пока команда приближалась, рассказчик сдергивал и сворачивал задник с изображением ночного неба.
— Эй, парень, — окликнул Касым.
Тот оглянулся, отыскивая, кто к нему обратился.
— Эй, парень, — презрительно повторил Касым, помахивая рукой, чтобы привлечь внимание, — поверни-ка ко мне свои рабские ушки.
Взглянув сверху вниз, рассказчик рассмотрел шестерых грубоватых с виду мужчин, собравшихся непонятно зачем у помоста, но, приучив себя не выносить заключений, увидел перед собой просто компанию, ничем не отличавшуюся от других — люди как люди, — и инстинктивно улыбнулся.
— Чем могу служить? — спросил он.
— Словом хочу с тобой перемолвиться, — сказал Касым, восхищаясь собой. — Если ты уже закончил.
— Конечно, — согласился рассказчик и покорно спрыгнул с помоста на землю. — Только знай, что я маула[35]. Мое имя Зилл. Дядя дал мне полную свободу.
— Но ты еще мальчишка, правда?
— Вечный, — рассмеялся Зилл, поставивший перед собой непосильную задачу угождать всем и каждому.
— Впрочем, видно, у тебя хорошая память, раз помнишь столько всяких баек. Много платят? — Касым многозначительно взглянул на почти пустую корзинку Зилла.
— Я не ради денег рассказываю.
— Просто в толпе толчешься? Народ зазываешь? Твой дядя то же самое делает.
— Значит, ты моего дядю знаешь?
— С тех пор как ты еще на свет не родился.
— Такой человек заслуживает уважения.
— В самом деле не помнишь меня? — обиженно переспросил Касым.
— У меня действительно хорошая память, только не на лица.
— Ты не раз мне прислуживал в дядином доме, — соврал Касым, — и утверждаешь, что совсем не помнишь?
Зилл попытался собрать немногочисленные воспоминания о периоде службы.
— К сожалению, в доме дяди бывало очень много народу. Впрочем, удивительно, что я не могу припомнить столь примечательного мужчину.
Таук рассмеялся, хотя Зилл говорил без малейшей иронии.
— Ну и ладно, — отрезал Касым. — Потому что я тоже не помню твою свиную задницу. — И с этой минуты начал держаться с необычной даже для себя враждебностью.
— Чем могу служить? — вновь спросил Зилл, до сих пор не догадываясь, к чему клонится дело, но и не позволяя себя запугивать.
Выпучив на него левый бычий глаз, Маруф выпалил типичный для себя вопрос — ни к селу ни к городу:
— Ты кастрат?
— Тише, — рявкнул Касым.
— Да нет, все в порядке — Зилл сочувственно посмотрел на Маруфа — Ты что-то сказал, друг мой? На рынке шумно, плохо слышно.
— Ты кастрат? — повторил Маруф, слышавший где-то, будто нубийцы бесплодны, как мулы.
— Надеюсь, что нет, — рассмеялся Зилл. — Мир полон чудес, хорошо б в нем оставить потомков.
— Не сердись на Маруфа, — в паузе вставил Юсуф. — Такой уж он есть. — И добавил в объяснение: — Нас твой дядя прислал. Хочет, чтоб ты с нами в Африку плыл.
— Что, никогда об этом не слышал? — раздраженно спросил Касым.
— Так вы моряки? — удивился Зилл.
