– Да, ты кое-что предсказал, и обещанное тобою произошло. Пусть это и незначительные события, я высоко оценил твою прозорливость. И когда ты намекнул на скорое великое несчастье, я отправил письмо своему родственнику. Мы уже знаем о выдвинутых против нас обвинениях. Однако ты не удосужился объяснить, откуда вдруг у тебя взялись способности гадальщика. Насколько я помню, до недавних пор ты не вел странных речей о мавританской астрологии и пророческих видениях. – Фульк помолчал, сурово взирая на допрашиваемого, а затем столь же сурово произнес: – Дьявол может и правду изречь, коль увидит в том выгоду для себя. Ответь же, называющий себя именем Гуго Маро: какова природа твоего знания?
Собеседник пожилого магистра осенил себя крестным знамением:
– Я честный христианин…
– Так поведай же все как на духу, объясни в точности, чего надо ждать. Я передам твои слова великому магистру, и все наши братья успеют подготовиться.
Гуго закрыл лицо руками:
– Но я не могу! О Фульк, мой славный друг, даже сейчас я не способен это сделать! У меня скован язык! Даже те немногие слова, что я в силах пролепетать, – они под запретом. Но ты же давно меня знаешь!
Ответ был холоден и тверд:
– Знаю, ты хочешь, чтобы я тихо исчез, спасся, никого не предупреждая. Но если я нарушу все обеты и клятвы, если брошу в беде братьев во Христе, не погублю ли тем самым душу мою? – Фульк перевел дух и продолжил: – Нет, брат мой… если ты все еще брат. Я устроил так, чтобы несколько дней ты побыл у меня в подчинении. Поживешь здесь, взаперти; никто не будет знать о твоем присутствии, кроме меня и надзирателей. И если в самом деле король обрушит на нас свой гнев, я, возможно, отдам тебя в руки инквизиции. Дескать, рыцари Храма обнаружили в своих рядах сосуд зла, затесавшегося колдуна-чернокнижника, и спешат избавиться от него…
Речь Фулька прервалась судорожным вздохом, душевная мука исказила лицо.
– И я буду молиться, Гуго, денно и нощно молиться и блюсти самые суровые обеты, лишь бы священный трибунал счел тебя виновным разве что в любви к ордену… Сможешь ли ты тогда меня простить?
Несколько мгновений магистр простоял молча, а потом закончил, чеканя слова:
– Так я поступаю во благо ордена, коему все мы дали клятву верности перед Господом. Рауль и Жан, уведите его.
На скулах Гуго заблестели слезы. Вошла стража. И тогда, повинуясь порыву, рыцарь выхватил свое единственное оружие – нож – и протянул Фульку рукоятью вперед. Магистр убрал руки за спину, и нож полетел на пол.
Гуго без единого слова повернулся к дверям; охрана встала по бокам. Уходя, тамплиер сжал в кулаке висевшее на шее маленькое распятие, символ высших сил и источник их помощи.
Сан-Франциско, 8 марта 1990 года, четверг
К Ванде Тамберли Мэнс Эверард вернулся почти на закате. Сквозь пролеты моста Золотые Ворота лился вечерний свет. Из гостиничного номера они видели и слышали, как вагончики канатной дороги, погромыхивая, движутся к океану. Еще глазам представали острова, и отдаленный крутой берег серебряно-синей гавани, и паруса, точно крылья блуждающих чаек.
Как же хотелось там побывать! Оба агента Патруля надеялись, что у них появится такая возможность.
Едва Мэнс вошел, Ванда безошибочно разгадала выражение его обветренного лица.
– У тебя новая миссия?
Он кивнул:
– Когда позвонил Ник, стало совершенно ясно, что задумали в штабе.
Ей не удалось скрыть возмущение. В этот раз они и двух месяцев не провели вместе.
– Почему тебя не оставят в покое? У Патруля что, нет других агентов-оперативников?
– К сожалению, поблизости нет. Если честно, я мог отказаться, но заглянул в отчет и пришел к выводу, что никто лучше меня в этот раз не справится.
«Заглянул в отчет» – это было очень мягко сказано. На подготовку ушел весь день, Эверард освоил объем сведений, эквивалентный приличной библиотеке: история, язык, право, обычаи, опасности. И преобладали не тексты и не аудиовизуальные материалы, а непосредственно вводимая в мозг информация.
– Что ж, noblesse oblige,[17] – вздохнула Ванда, обнимая Мэнса и прижимаясь щекой к его широкой груди. – Все равно это рано или поздно случилось бы. Ладно, как закончишь, возвращайся в ту же минуту, когда скажешь «до свиданья», хорошо?
