– У нас еще будет много времени, много счастливых дней.
– И ночей, – добавила секретарша, прижимая к груди лист с собственным заявлением на отпуск.
Уже были куплены билеты в Сочи, уже жена позвонила из Болгарии, а долгожданного звонка из Москвы от Кривошеева так и не прозвучало.
Кругловский уже знал из телефонных звонков жены, что в Болгарии все страшно дорого, что денег на дубленку не хватит, что номер у нее с видом на море, но внизу расположен бар, поэтому окно не откроешь ни днем, ни ночью: то рыбу на угольях жарят, то танцы с песнями устраивают до рассвета. Но в общем она довольна и счастлива, жалеет лишь о том, что рядом нет мужа.
– Так я ей и поверил, – сказал Кругловский, гладя колено секретарши.
Чем ближе становилось время отъезда, тем больше нервничал Кругловский, тем чаще спрашивал у секретарши, не звонили ли ему из Москвы.
– Кто должен тебе звонить?
– Кирилл Андреевич.
– Ты не можешь позвонить ему сам?
– Не могу, – отрезал психиатр.
Как назло звонок из Москвы прозвучал, когда Кругловского не оказалось в кабинете – он был на обходе.
– Виктора Феликсовича можно? – уверенно спросил мужчина.
– Вы из Москвы звоните?
– Да, – послышалось из трубки.
– Вы Кирилл Андреевич?
– Я звоню по его поручению.
– Кругловский очень ждал вашего звонка, оставьте свой номер, он вам перезвонит. Я же понимаю, деньги на межгороде щелкают.
Мужчина коротко хохотнул.
– Если на его поиски уйдет не больше двадцати минут, то я подожду.
– Минут пять, не больше, не вешайте трубку. Запыхавшаяся секретарша вбежала в больничную палату и сходу выпалила:
– Виктор Феликсович.., из Москвы.., срочно. Кругловский побежал, бросив пациента с раскрытым для осмотра ртом, Ирина едва успевала за ним. Психиатр схватил трубку и, даже не успев перевести дыхание, выпалил:
– Кругловский слушает. Кирилл Андреевич, вы?
– Он просил меня позвонить вам.
– Только позвонить? – в голосе психиатра чувствовалось разочарование.
– Не только, он еще просил передать вам небольшую посылочку, то, что вам обещал.
Кругловский вздохнул с облегчением и только тут понял, что секретарша, стоявшая рядом, слышит весь разговор.
– Извините, я сейчас перейду на свой телефон.
Он подал трубку Ирине, как обычно, переходя в свой кабинет, и бросился к другому аппарату, не забыв захлопнуть за собой дверь. Ирина приложила трубку к уху, чтобы понять, когда произойдет соединение.
– Виктор Феликсович, я буду в ваших краях завтра, позвоню вам из города под вечер. Будете на месте?
– Конечно, на этом же телефоне.
– Значит, от шести до восьми я вам звоню.
– Это точно?
– Абсолютно, вы получите то, что вам обещали, если, конечно, не произойдет землетрясение, но в наших краях их давненько не случалось.
– Жаль, что сам Кирилл Андреевич не приедет.
– Что ж поделаешь, он на государственной службе, человек занятой, до встречи.
Когда психиатр вышел из кабинета, еще теплая от рук секретарши трубка в приемной лежала на рычагах аппарата.
– Ты этого звонка ждал?
– Именно, спасибо тебе, он многое решает.
Теперь можем ехать к морю с легким сердцем.
* * *
Виктор Кудрин изъездил бывший Советский Союз вдоль и поперек. В Пырьевске ему доводилось бывать два раза, последний – восемь лет назад, так что дорогу он помнил неплохо.
Город не изменился за эти годы, словно время не коснулось его. То ли дело Москва! Меняется на глазах каждый день, каждый час, каждую минуту. – Уедешь на месяц, вернешься и можешь не узнать улицу. Где был гастроном, сейчас раскинулось роскошное казино, а, смотришь, через два месяца и казино куда-то исчезло, уже красуется вывеска “Банк”.
А какие метаморфозы происходят с домами начала девятнадцатого века! Появляются разношерстные стеклопакеты, которые ставят фирмы, снимающие офисы в этих домах, потом часть фасада закрывают вывесками, за пару недель появляются пристройки, и незаметно от дома ничего не остается. Вроде не памятник архитектуры, указанный во всех справочниках, стоял на улице, а холерный барак.
Пырьевск же, каким был, таким и остался. Те же покосившиеся заборы, покрашенные той же краской и в тот же цвет, словно запас краски бесконечен и хранится она в городских подвалах, заготовленная на столетия вперед. Даже деревья, как показалось Кудрину, не стали выше, все такие же пыльные, такие же густые.
