Кругловский наивно рассмеялся.
– Это не все, дорогая.
Он запустил руку за пазуху, вытащил узкий конверт и подал его жене.
– Что это?
– Раскрой.
Женщина с удивлением извлекла из конверта собственный паспорт и две цветастые книжечки – авиабилет и турпутевку.
– Болгария, Солнечный берег, двадцать четыре дня, – прочитала она. – Сколько это стоит?
– Для тебя мне ничего не жалко, – картинно расставив руки, произнес Виктор Феликсович.
– Нет, ты мне объясни сначала.
– Один клиент щедрый попался, очень мне обязан, пришлось взять от него за услуги борзым щенком.
– Я к морю одна не поеду, – жеманно произнесла еще вполне привлекательная женщина. Психиатр состроил скорбную мину.
– Я бы с удовольствием с тобой туда отправился, но мне сделали выгодное предложение. Ты помнишь, я тебе рассказывал про Павла Малиновского?
– Тот, который в Питере в академии?
– Да, да, он. Возможно, на днях он пригласит меня в Питер. Есть временная, но денежная работа, поучаствовать в комиссии, заплатят много, возможно, валютой. Тысячу долларов.
Жена Кругловского едва сдержала радостный возглас. Сегодняшний день был полон для нее приятных неожиданностей и сюрпризов.
– И еще, – Кругловский сунул руку в карман и вытащил пять стодолларовых банкнот, – это тебе на расходы. Кстати, в путевке предусмотрен полупансион, на еду тебе тратиться не придется.
– Где ты, говоришь, это? – жена бросилась к книжной полке, сняла географический атлас и принялась изучать карту Болгарии.
"Клюнула, – решил Кругловский, – двадцать четыре дня я буду свободен”.
– Ты, конечно, извини, что не предупредил, но путевка была горящей, поэтому и обошлась немного дешевле, вот и на расходы тебе осталось.
– А ты как?
– Привезешь сувенир какой-нибудь. Огорошенная жена бросилась на шею мужу, расцеловала в обе щеки, в губы, затем заспешила на кухню, чтобы приготовить достойный ситуации ужин.
Кругловский ходил по квартире, держа руки за спиной, стараясь не выдать возбуждения и радостных ожиданий. Впервые в жизни он сумел избавиться от жены на целый месяц.
– То-то мне на работе все завидовать будут. Слышишь, Виктор.
– Не очень-то распространяйся, – строго приказал Кругловский, – а то еще начнут расспрашивать, откуда деньги взялись, что да как. Веди себя спокойно.
Кругловский и не подозревал, сколько нежности дремало в его жене. Ему пришлось пережить незабываемую ночь. Когда на утро он появился в больнице, первое, что спросила его секретарша:
– Плохо спали, Виктор Феликсович?
– Да, ночь выдалась ужасная, давление меняется, наверное, сегодня будет гроза.
– Об этом по радио ничего не передавали, – сказала Ирина.
– Мне никто не звонил из Москвы? – этот вопрос Кругловский задавал своей секретарше по несколько раз на день.
– Пока не звонили.
– Будем ждать.
Дождавшись обеденного перерыва, Кругловский заперся в кабинете вместе с секретаршей. Посадил ее на свой письменный стол, уткнулся влажным лбом ей в колени и загадочно произнес:
– У нас с тобой будет целый месяц.., я думаю, нам стоит съездить к морю. Секретарша оторопела.
– А жена?
– Она уезжает в Болгарию.
Девушке тоже хотелось за границу. В пыльном Пырьевске даже Болгария казалась недосягаемыми Канарскими островами.
– К какому морю мы поедем?
– Мы поедем вместе, выбирай сама. Психиатр медленно поднял голову и снизу вверх заглянул в глаза любовнице. У девушки даже мочки ушей порозовели. Она еще не верила в реальность близкого счастья, но оно не замедлило материализоваться – из кармана белого халата доктор Кругловский извлек перетянутую медицинской резинкой тонкую пачку американских долларов.
– Сколько здесь? – беззвучно спросила Ирина.
– Две тысячи, но отдыхать нам придется в России, чтобы в паспорте штампа не осталось.
– Я согласна, море везде одинаковое. Поедем в “Дагомыс”, его для иностранцев построили.
– Все, пиши заявление на отпуск. Они сели по разные стороны стола и написали два заявления. Заявление секретарши Кругловский завизировал тотчас, поставив размашистую подпись под крупно выведенным словом “согласен”.
– Отдыхай, – сказал он ей, скользя ладонью по ее бедру под белым халатом.
Секретарша была готова отдаться шефу прямо сейчас, но на этот раз не по привычке, а с удовольствием. Кругловский же сделал вид, что этого не заметил. Он сказал, философски глядя в окно на плоскую крышу собственного дома:
