Белая “Волга” стала серой, как хамелеон, который, попав в новую среду, тут же меняет окраску. Машина, подняв клубы пыли, остановилась у магазина. Хотелось выйти и крикнуть:
– Ау! Люди!
Но вместо этого Кирилл Андреевич терпеливо ждал. Время у него было. В магазине происходило движение, что именно, не понять. На улице светло, внутри темно, за большими грязными стеклами, забранными толстыми решетками, беззвучно двигались тени, затем раздался истошный женский вопль, от которого моментально остановился бег крови в жилах. Две тени за стеклом замерли. Дверь магазина внезапно со страшным грохотом отворилась. Пружина сорвалась с гвоздя и, жалобно звякнув, повисла.
На крыльцо вывалился мужик в галифе с лампасами, в майке-соколке и в офицерской фуражке, одетой по-реперски – козырьком назад. В руках небритый мужик держал бутылку водки. Он резко обернулся, метко плюнул в дверной проем, складно выругался матом и сел на крыльцо, всем своим видом показывая, что если только кто-нибудь попробует выйти… Из дверного проема выглянули две женщины.
Мужик самозабвенно, сладострастно зажал язычок пробки в прокуренных зубах и стал медленно поворачивать бутылку, словно ввинчивал ее в воздух. Взвесил пробку на языке, затем далеко сплюнул. Проследив траекторию полета, он запрокинул голову, закатил глаза, закрутил содержимое бутылки винтом и, держа бутылку на отлете, вылил пол-литра водки в разверстую пасть, ни разу не остановившись, не переводя дыхания, даже кадык не дрогнул. Пустую бутылку истинный сын своей земли – пырьевец – чинно поставил на крыльцо.
Несколько мгновений мужчина отслеживал в глубинах организма полученное удовольствие. Наконец он сумел перейти из одного состояния в другое – из созерцательного в счастливое. Теперь для полного кайфа не хватало лишь сигарет. Только сейчас пьяница обратил внимание на пыльную “Волгу” с опущенным боковым стеклом. Он уперся руками в ступеньки, с трудом оторвал задницу от пыльных досок и вразвалочку направился к машине:
– Земеля, здорово!
– Здравствуй, – сказал Кривошеев, давно отвыкший от подобного обращения.
– Ты че тут стоишь на солнцепеке? В тенек бы заехал, а то вон машина какая грязная. Мужик провел рукой по капоту:
– Угости табачком, а?
Кирилл Андреевич хотел протянуть только-только распечатанную пачку “Мальборо”, но, несколько мгновений подумав, сообразил, что после того, как этот мужик подержит пачку в руках, она станет непригодной к употреблению. “Черт бы тебя побрал”.
Кривошеев вытряхнул несколько сигарет и подал незнакомцу. Тот сразу же сунул сигарету в рот, вторую заткнул за ухо, а затем жестом, ударив пальцами о ладонь, показал недогадливому водителю, что и огонька не мешало бы предложить.
– Дал дерьма, дай и ложку. Кривошеев щелкнул дорогой зажигалкой, поднес ее к сигарете. Мужик затянулся.
– За дым спасибо не говорят, – сообщил он, а затем, повертев сигарету в пальцах, произнес:
– Это че, по-твоему? – и сам же ответил:
– Палочка здоровья, – и заржал.
– Слушай, – уже без душевных страданий перешел на “ты” Кривошеев, у него язык не поворачивался назвать подобного типа на “вы”, после этого мужик в майке мог вконец обнаглеть, – где тут у вас больница?
– У нас две больницы, – гордо сообщил абориген, – но я знаю, в какую тебе надо, ты хорошо одет, значит, тебе в дурдом. Родню приехал проведать?
– Что ж, может быть, – сказал Кривошеев, похолодев в душе, что его раскусил какой-то алкоголик, раскусил мгновенно, с двух фраз.
"Вот дедукция, – подумал Кирилл Андреевич, – наверное, водка мозги просветляет”.
– Значит так, дядя, – сказал абориген, – поедешь вначале прямо, там увидишь автобусную остановку с поломанным козырьком. Понял меня?
Кривошеев кивнул, остановка виднелась метрах в ста.
– Там не останавливайся, тебе туда не надо. Дуй от остановки прямо, улица упрется в забор, на нем написано “хер” и нарисована стрелка, так вот по стрелке и повернешь. Будешь ехать под горку, потом повернешь, – мужик задумался, посмотрел на небо, затем на свои руки, – налево, – наконец определил он направление, – и оттуда едь прямо до железных ворот, дальше тебя не пустят. Понял?
