— Я и сам все знаю. Знаю, например, что она впервые согрешила с Хамданом, мальчишкой-истопником.
Я утвердительно кивнул головой. А он продолжал скорбным тоном, словно исповедуясь в собственных грехах:
— Потом бегала на свидания с аль-Ханафи, мальчишкой из лавки пряностей…
— Ты слишком близко принимаешь все к сердцу. Стоит ли из-за этого расстраиваться?!
— Еще говорят о ее связи с полицейским!
— Уж не собираешься ли ты писать ее биографию? — спросил я, смеясь.
— А еще с Хасанейном, водоносом.
Я расхохотался:
— Да, поведение непохвальное.
— А может быть то, что мне не известно, еще хуже.
— Кто знает. Но, наверно, она не единственная такая в нашем квартале.
Али опять вздохнул.
— Но она единственная, которую я люблю.
Я удивленно хмыкнул.
— И ты тоже хочешь примкнуть к колонне ее любовников?
Он посмотрел на меня долгим взглядом.
— Нет, я намерен на ней жениться!
— Не верю…
Он еще больше посерьезнел и нахмурился.
— Это решение далось мне нелегко. Но оно бесповоротно. Неважно, что будут говорить в нашем квартале!..
И Али выполнил свое решение.
***
В нашем квартале был период, который можно назвать эпохой Зейнаб. Ее отец торговал с лотка фруктами, а мать — яйцами. Зейнаб оказалась последней в виноградной кисти, все остальные ягоды которой — мальчики. Она была ослепительно красива, и с этой-то ее красотой и связана вся история.
В детстве она была хорошенькой куколкой, к которой наперебой тянулись руки, как к яркой игрушке; в отрочестве привлекала стройностью и грациозностью, а в юности созрела в первую красавицу нашего квартала.
Зейдан, отец ее, сказал жене:
— Девочку нужно закрыть в доме.
Мать была вынуждена согласиться, хотя она предпочла бы, чтобы Зейнаб сама зарабатывала себе на хлеб.
От женихов не было отбоя, и семья от такого их количества приходила в затруднение и замешательство. Мать говорила:
— Справедливо, чтобы судьба Зейнаб оказалась достойной ее красоты.
Поэтому была отвергнута рука племянника, сына ее сестры, возчика двухколесной арбы. Родственные узы распались, и между сестрами вспыхнула вражда, за которой наш квартал следил со злорадством, восторгом или порицанием.
Примерно в одно время к Зейнаб стали свататься Хасан, продавец фесок, и Халиль, помощник мясника. Они вступили в жестокое соперничество, кончившееся дракой, из которой оба вышли с хроническими увечьями.
И вдруг ее руки попросил Фараг ад-Дари — настоящий эфенди, уважаемый учитель, находящийся на государственной службе. Он, безусловно, мог считаться пределом мечтаний в их среде.
— Это тот, кто нам подходит! — решила мать.
Но Али, приказчик из посудной лавки, однажды вечером преградил дорогу учителю и прошептал ему на ухо:
— Если ты любишь жизнь, отступись от Зейнаб!
Учитель обратился за помощью к одному из родственников, славившемуся силой и неустрашимостью. Этот человек стал преследовать приказчика, но тот, затаив в душе мстительную злобу, подкараулил Фарага-эфенди и выбил ему глаз.
Почтенные и порядочные жители нашего квартала испугались за свою безопасность и отшатнулись от семьи Зейдана. На сцене остался только всякий сброд.
— За что нам такое несчастье?! — причитала мать.
— Нас постигло наказание за красоту дочери, — с горечью отвечал отец.
А стычки и драки участились, кончаясь порой тяжелыми ранениями и увечьями. Семья Зейдана была вынуждена соблюдать полный нейтралитет из страха перед местью соперников. Но, несмотря на все горести и страдания, выпавшие на ее долю, она оставалась объектом зависти и злорадных пересудов. Дядюшка Зейдан не знал ни минуты покоя, боясь, что какой-нибудь вероломный молодчик сумеет обманом завладеть дочерью.
Однажды, когда засветилось утро, мы не обнаружили рядом с собой никаких следов семьи Зейдана. Всеми овладели угрюмость, смущение и печаль. Я переживал разочарование, как никто другой, и с грустью спрашивал себя: «Неужели красоте не дано выжить, оставаясь в нашем квартале?!»
***
Хания, дочь свахи Ульваны, — тоже одна из героинь любовных историй нашего квартала. Я часто спрашивал себя о тайне ее привязанности к Хаммаму, подмастерью из портновской мастерской. Он имел дурную внешность и такую же дурную репутацию. Злые глаза смотрели на мир враждебно и вызывающе. Хаммам ходил всегда босиком, в галабее на голом теле. А Хания была девочкой образованной — она три года посещала начальную школу, умела читать по складам, прибавлять и вычитать простые числа и даже заучила несколько сур Корана. Мать ее не знала нужды, и в обеденное время из их кухни распространялись вкусные запахи.
