кает себе нос. Для оправдания бесчинств, допу
щенных партией, к которой ты принадлежишь,
применяется очень простая техника, и состоит она
в следующем: с одной стороны, шельмование
жертв, с другой — уверения, что казни были не
обходимы для поддержания порядка, что их было,
кстати, меньше, чем говорят, и что они были впол
не в духе времени. В нашем случае это значит,
что во внимание не принимаются ни Себастьян
Кастельон, ни Монтень. Подобная апологетика
использовалась не только для оправдания пре
ступлений папистов или гугенотов: и в наши дни
фанатики и спекулянты от идеологии лгут точно
так ж е .
Мартин Кленверк, эшевен-простолюдин из
Мерриса, близ Байёля, не фигурирует в семейных
архивах, да если бы у него и было право попасть
туда, имя его, разумеется, вычеркнули бы. Надо
сказать, что эта фамилия-прозвище была весьма
распространена во Фландрии: Кленверки из Каст-
ра, Байёля или Метерена могли слыхом не слыхи
вать о Кленверках из Мерриса или же относиться
к ним с высокомерием. Что до меня, то я бы охот
но предположила, что у всех этих «себя-не-ут-
руждателей», проживающих друг от друга в
радиусе десяти лье, был общий предок. Но это не
важно. Не разделяя взглядов Мартина на культ
Девы Марии или малое число избранных (хотя,
бросив взгляд на нынешнее состояние мира, мы
поймем, что в этом, последнем случае он прав), я
72
считаю бесстрашного протестанта своим кузеном.
Однажды жарким июньским днем по пыльной до
роге, обсаженной, однако, зеленым хмелем, ветви
которого отбрасывают некое подобие тени, Мар
тин отправляется пешком из тюрьмы в Байёле на
Воронью гору, место казни, где ему должны отру
бить голову. Там он, несомненно, найдет останки
многих своих единоверцев, зарубленных до него.
Ему, кстати, повезет: только благодаря должности
эшевена он, мужлан и деревенщина, избежит худ
шего. С ним не поступят, как с мятежником Ж а
ком Визежем, буржуа из Байёля, которого
сначала высекут на каждом углу Большой площа
ди, а затем, израненного, бросят в горящий в цен
тре костер. Мартин умрет достойно и, как он
надеется, от одного удара. Он не замешан ни в
каком убийстве, он не разбивал ничьих статуй:
преступление его состоит в том, что он ходил из
дома в дом, с фермы на ферму, прося о взносах,
чтобы собрать положенную ему часть суммы в три
миллиона ливров. С помощью этих денег его еди
новерцы надеются добиться от короля Филиппа
свободы вероисповедания. Простак Мартин пове
рил в эти россказни.
Вероятно, на смертном пути на нем, как всегда,
большая фетровая шляпа и голубые гетры, которые
он носил во время поездок по деревням, это был
отличительный знак, принятый между его сторон
никами. Ему хочется пить: по дороге, ведущей на
Воронью гору, крестьяне порой предлагают осуж
денным стакан воды или д а ж е пива, но, быть мо
жет, для еретика они этого не сделают. Из-под его
73
шляпы струится пот, капли мочи прочертили на
штанах дорожку, это признак телесной муки,
справиться с которой полностью не может д а ж е
мужественный человек. Самая беда в том, что го
сударство конфисковало его имущество, оценен
ное в пятьсот двадцать ливров. Его казнь, согласно
подсчетам, старательно занесенным в официаль
ный реестр, обойдется казне в десять ливров и де
сять денье: как видим, государство не останется
внакладе. Сожжение обошлось бы дороже: девят
надцать ливров и тринадцать су ушло на еретика и
разбойника, казненного недавно, и еще казначей
не засчитал девятнадцать су за факел, принесен
ный палачом, ссылаясь на то, что можно прекрасно
разжечь костер с помощью углей. Это немножко
дольше, и только. Умрет ли Мартин утешенный ве
рой в Кальвинова Бога, воодушевленный правед
ным гневом против глупости судей или же
распрощается с жизнью разбитый и сломленный,
не заботясь больше о том, что станет с женой и
детьми, оставшимися без скота, без полей, без гум
на? Мы никогда об этом не узнаем. Пусть продол
жает он свой путь в окружении надсмотрщиков.
* * *
Примерно двенадцать семей делят между со
бой власть в Байёле. Государственные мужи — в
том смысле, что Ж а н де Витт был премьер-мини
стром Голландии, поверенные, то есть адвокаты,
