Да, держись в глубине. Погружайся. Уйди из кислородного мира. Уйди от человечества с его воздухом, светом, капитанскими фуражками. В крайнем случае, всех перестреляй.
Что он увидит, вынырнув на поверхность? Десятки лет плавает в глубине, не видя солнечного света. Он ленив, а любовь – это труд.
Ну, давай. Решись и сделай.
Рыбы чувствуют единство с морем. Зачем они вообще из него вышли?
Подстегни эволюцию, счисть чешую, снова расправь кости в человеческий скелет.
Он не лишился рассудка – рассудок лишился его.
Перестать меня разглядывать. Яне стану за то – бой гоняться. Знаю, ты хочешь остаться один. По-моему, ты всем недоволен. Чертовски одинокий. Ты все тот же мальчишка у больничной койки мате – pu, писающий в штанишки. Пора тебе восстать из бездны. Давай выпей. Ты знаешь, что можно.
– Нет, – сказал он, пустив изо рта пузыри.
Холли права. Он устал от фокусов, которые проделывал со своей жизнью, от исковерканных образов, всплывающих в воображении, от невидимых сил, которые швыряют его вверх и вниз в своих потоках.
Морис что-то увидел вверху. Если Шейла смотрит, то без всякой ревности наблюдает с созвездия, которого не видно под солнцем. И стал вызывающе подниматься.
Холли стащила с себя сетчатые чулки. Рванулась к воде, а Морис к небу, в которое воспарил.
