Василий Филиппов повалился на диван с засаленной подушкой. Сам он тоже выглядел помятым и засаленным – во вчерашнем деловом костюме, под который была надета спортивная кофтенка на «молнии», а сверх кофтенки привязан галстук.
– Вась, у тебя есть адрес Светкиных родителей? – будничным тоном спросил Герман. – Или телефон, все равно?
Василий дрыгнул ногами, подтаскивая их к груди.
– Вась, очнись.
Тот разлепил глаза.
– Ты кто?
– А ты кто? – разозлился Герман.
– Подождите, так нельзя, – вмешалась Тонечка. – Он же пьяный! С пьяными аккуратно надо.
Она присела перед диваном на корточки и спросила тихонько, сочувственно:
– Вася, плохо тебе?
Василий закивал, не открывая глаз.
– Водички дать?
На журнальном столике перед диваном стояли ополовиненная бутылка вина, какой-то трудноопределимый коньяк, на самом донышке, «Мартини», примерно треть, остатки водки и какого-то ликера.
– Ты из всех сразу бодяжишь? – спросил Герман, морщась.
– Коктейль, – собравшись с силами изрек режиссер. – Умру сейчас.
– Если пока не помер, значит, еще продержишься.
– Уйди отсюда! Я тебя не звал! Я Светку звал, а она не идет, зараза! Они все меня бросили, все! Жена бросила! Катька бросила! Людка тоже, Светка! До этого Леночка еще! А я умираю!
– Нужно воды, аспирина и «Скорую», наверное, – решила Тонечка. – Мы сами не справимся. Если он все время пил «ерш»!
– Слова всякие она знает, – пробормотал Герман. Он чувствовал брезгливость от того, что она так хорошо разбирается в алкоголиках. – Вася, где твой телефон?
– Нету.
– Где он, Вася?
– Хрен знает! Выбросил!
– Зачем?
Василий заплакал.
– Звонит то и дело. Я боюсь. Светку убили, ко мне подбираются.
Тонечка зачем-то полезла в холодильник. Краем глаза Герман следил за ней.
– Вася, где Светины родители живут? Соберись, ну!..
Тонечка вернулась с бутылкой воды, стаканом и полотенцем. Из бутылки она намочила полотенце, пристроила Василию на голову, налила воды в стакан и стала совать ко рту страдающего.
– Попей, попей, – приговаривала она, – полегчает, точно тебе говорю.
Василий крутил головой, морщился и мычал. Вода текла по щетинистой шее, проливалась на пиджак и олимпийку.
– Я ей все отдал, – вдруг выкрикнул он, отталкивая Тонечкину руку. Вода из стакана широко плеснула, попала Герману на джинсы. – Все, что у меня было, все мое богатство! У меня же оно было, богатство! И я ей отдал! А ее убили! И я… умираю!..
– Саш, давайте, правда, «Скорую» вызовем?..
Герман полез в карман за телефоном.
– У нее вся жизнь была в этих часиках, – продолжал бормотать Василий. Желтое лицо его покрылось потом. – Так она говорила. А мне передали, они пропали, и жизнь пропала, и моя пропала тоже.
– Чья жизнь? В каких часиках, Вася? Так Света говорила, да? Про свои часы?
Василий стал закатывать глаза. Тонечка быстро оглянулась на Германа, вид у нее был испуганный.
– Песчаный проезд, дом тринадцать, квартира сто, – говорил тот в телефон. – Похоже на сердечный приступ. Лет сорок, точно не знаю. Василий Филиппов. Мой телефон?..
– Найди, – прохрипел Василий. – Она умерла, но ты найди. Хорошая девочка… жалко…
– Внизу домофон, просто набираете номер квартиры. Когда вас ждать? – громко спрашивал Герман трубку. Подошел и отдернул пыльную штору. В комнату ринулся солнечный свет. – Нет, давайте точнее! Я понимаю, что много! Я все понимаю, но…
– Он умер, – вдруг сказала Тонечка. Она стояла возле дивана на коленях.
Герман в один шаг оказался рядом, зачем-то сунул Тонечке свой телефон и посмотрел.
Василий Филиппов лежал, вытянувшись, и не дышал. Лицо у него было такое, словно он умер давно, несколько дней назад.
– Человек умер, – проговорила Тонечка в телефон. – Да, только что. Пока вы беседовали. Приезжайте.
Герман взял ее за плечо. Она поднялась и посмотрела ему в лицо.
– Дать тебе воды? – спросил он буднично.
– Я не хочу пить.
– Давай я тебя в кресло отведу.
– Саш, я не хочу сидеть.
Они еще немного постояли рядом с Василием.
– Ерунда какая, – пожаловался Герман. – Ну, что это такое?!
– Это жизнь такая.
– Ничего в ней не понимаю. Чем дальше, тем больше не понимаю.
– Никто не понимает.
Так они стояли над мертвым режиссером Филипповым и разговаривали обыкновенными голосами.
