Вскоре вернулся, и оказалось, что он мариновал шашлык – из «свойского» мяса, что брали у соседей. Под вечер – вечер приближался что-то быстро! – мужчины разожгли в мангале огонь, а женщины поставили тесто «на скорую руку» и накрыли на стол то ли в третий, то ли в четвертый раз.
Марина чувствовала себя свободной.
Ей никогда и нигде не было так свободно, как в обществе этих милых и прекрасных посторонних людей!
Поставив пирог – ставили пирог и хохотали, Татьяна рассказывала, как Валера делал ей предложение, – они уселись в беседке ждать шашлыка, и тут у Марины зазвонил телефон.
Она совсем забыла, что в мире существует такая штука, как телефон!
Звонила Тонечка.
– Мам, ты как там? Почему ты не звонишь? – с ходу начала она. – Мы страшно волнуемся, ужас просто!.. Я тебе уже третий раз звоню.
Марина подумала, как такое может быть, и сообразила, что телефон лежал в овчинной жилетке, а ее она в доме сняла.
– Мам, вы доехали? Все нормально?
– Все прекрасно, – сказала Марина и засмеялась.
– Сейчас будет шашлык, – подсказала Татьяна и налила им еще по рюмочке.
– Сейчас будет шашлык, – повторила Марина. Они чокнулись с Татьяной и выпили.
– Какой шашлык?! Мама, ты с кем там?! И где?
– Тонечка, мы в гостях, тут замечательные люди, родители нашей Джессики, – и мимо трубки, Тане: – Дочка волнуется.
Таня покивала с пониманием.
– У этих… которые алкоголики? – поразилась Тонечка.
– Да нет же!
– А у каких тогда?
Марина не знала, у каких алкоголиков они могут быть в гостях, и повторила, что они у родителей Настиной подружки, и все отлично.
– Мама, – голос у Тонечки стал подозрительным. – Ты что, выпиваешь?
– Ну, конечно! – с энтузиазмом подтвердила Марина. – И уже давно!..
– С алкоголиками?!
– Да не-е-ет!..
– Мам, дай мне, пожалуйста, Андрея Даниловича. Или ты там без него?
– Андрей! – крикнула Марина куда-то в сторону костра. – Тебя, подойди, пожалуйста!
Липницкий подошел из сумерек, на ходу вытирая руки о штаны, и вынул у нее из пальцев трубку.
– Да, Тоня, это я. Мы прекрасно, не волнуйтесь. Не позвонили, потому что забыли. Ну, вот так вышло. Мама? – Он посмотрел на Марину, и лицо у него сделалось веселым. – Мама лучше всех.
– Данилыч! – позвал Валера. – Куда ты опахало-то унес? У меня угли все тухнут!..
– С правой стороны опахало! – прокричал Липницкий и двинул к мангалу. – Да нет, Тоня, это я не вам, мы шашлык жарим. Абсолютно. Я же за рулем! Не волнуйтесь, ну что вы, право слово!..
И шашлык, и пирог, который Татьяна называла «лимоновый», а Марина поправляла и утверждала, что следует говорить «лимонный», вышли превосходными. Луна уже давно висела над яблонями и вишнями, стало холодно и зябко, как бывает по вечерам весной, и самовар был выпит до самой последней чашки, а Марине так не хотелось уезжать!..
Век бы так прожить – с луной над голыми деревьями, с веселой собакой, с хорошими людьми и Андреем Липницким!..
В машине она моментально пристроила ему голову на плечо, а руку на коленку.
– Мне так неудобно рулить, – сказал он, и плечо под ее щекой запрыгало.
– Ты что? – спросила Марина подозрительно. – Смеешься надо мной?
И укусила.
– Прекрати, – Липницкий захохотал. – Мы в канаву заедем.
– Ты же не выпивал!
– Ты же кусаешься!
– Хочу и кусаюсь, – объявила Марина и опять укусила. И схватила его за другую коленку, сильно перегнувшись в сторону.
Ей очень нравилось его хватать и кусать.
Некоторое время она так и делала, потом поцеловала его в шею и спросила:
– А зачем мы уехали? Нужно было у Тани с Валерой остаться!
– Да мы уж приехали, – сказал Липницкий странным голосом. – Я давно стою.
Марина страшно удивилась и посмотрела в лобовое стекло.
Машина стояла перед деревянными воротами с перекладиной. Над воротами чугунной вязью было выведено какое-то слово, непонятное.
– Я сейчас, – сказал Липницкий. – Подожди меня.
Без него ей моментально стало скучно и как-то тоскливо. Зачем он ушел от нее? Она только-только его нашла, и так весело им было вместе, а он взял и куда-то делся!
Впрочем, он быстро вернулся. Перекладина поднялась, ворота распахнулись, и они заехали. По обе стороны асфальтовой дорожки горели матовые шары, а за ними, в лесу, было совсем черно.
