– М-м-м, – удивилась Марина. – Уже ночь, да?
– Еще не совсем.
– А здесь есть волки?
– Здесь полно волков.
– Какой ужас, – сказала Марина. – Черьку нельзя выпускать. Весенние волки голодные и злые. Почему ты все время надо мной смеешься?
– Что ты, что ты, – испугался Липницкий. – Как такое возможно!
Возле домика с невысоким крылечком и двускатной крышей он за обе руки вытащил Марину из салона. Она моментально обняла его, пристроила голову на плечо и опять поцеловала в шею.
– Маринка, – сказал Липницкий. – Угомонись. Мы с тобой старые люди!..
– Я не старая, а молодая, – объявила Марина Тимофеевна. – Что ты меня держишь, как будто я ходить не умею!
– А ты умеешь?
Марина ущипнула его за попу. Получилось не очень из-за плотных брезентовых штанов и свитера, попавшегося под руку.
– Пойдем! Давай, давай!..
– А куда мы идем? – осведомилась она.
– В дом, – сказал он, вставляя ключ в замок.
– Пойдем лучше гулять. Я никогда не гуляла по ночам!.. Ни-ког-да!
В доме было тепло и пахло, как в бане – разогретым деревом, травами и чистотой. Свет с улицы длинными голубыми полосами лежал на досках пола. Марина наступила в такую полосу, как в воду, и зажмурилась – она была уверена, что лунная вода окажется студеной.
Ничего не произошло, и она еще раз наступила.
…Где я, подумала она. На луне? Или, может быть, это не я?..
Липницкий твердо прихватил ее под локоть, довел до кровати, поставил, сам сел на край и стал стягивать с нее штаны итальянской работы.
– Тебе понравились мои новые штаны? – тут же спросила Марина.
– Страшно, – признался Липницкий. – Повернись, мне так неудобно.
Марина повернулась.
Он кинул штаны в кресло и расстегнул молнию ее толстовки.
– Ты неприлично себя ведешь, – заметила Марина.
– Это точно.
Она запрыгнула на кровать – ей казалось, что как пиренейская лань, а на самом деле довольно неуклюже, – обняла его за шею и повалила.
– Теперь я тебя буду раздевать!.. – И стала тянуть с него свитер.
Он морщился и кряхтел.
– Что такое? – спросила Марина грозно. – Что ты рожи корчишь?
Тут он вдруг захохотал, громко и свободно.
Она посмотрела ему в лицо – хохочет-заливается! Ну, что это такое, а?.. У нее любовная сцена, а у него какая?
– Ну и пожалуйста, – сказала она и улеглась. – Как хочешь.
Он запустил обе руки ей в волосы, взял ее за голову и поцеловал.
– Я хочу вот так, – сказал он серьезно. – И можно еще так.
И опять поцеловал.
Марина моментально забыла, из-за чего она только что на него рассердилась. Целоваться с ним было приятно, щекотно и радостно.
Она поудобнее пристроила голову на непривычной подушке, обняла его обеими руками, прижалась, вздохнула.
– Что ты вздыхаешь? – на этот раз спросил он.
– Я не вздыхаю, – сказала Марина.
Почему-то у нее не получалось раскопать его под одеждой. Кругом была одежда, а его не было, и это ее огорчало. Наконец она поняла, что нужно сделать, вывернулась, села на пятки и стала расстегивать на нем рубашку.
Он лежал, зажмурившись и раскинув руки, и ничем ей не помогал.
Она добралась до него, положила ладони на грудь и так немного посидела, привыкая.
У него сильно билось сердце.
Марина погладила его по тому месту, где полагалось быть сердцу.
– Как хорошо, – сказал он.
– Хорошо, – повторила Марина.
Они обнялись, очень крепко, и немного полежали в объятиях друг друга, прислушиваясь к дыханию и току крови в ушах.
– Я мечтал о тебе, – признался он. – О том, как ты мне отдашься.
– Фу, как пошло.
– Ничего не поделаешь, – сказал он. – Как есть, так и есть.
– Ты странный, – сказала Марина и провела пальцем по его груди, от подбородка и ниже, ниже. – Я увидела тебя в первый раз и подумала: какой странный человек.
– А я, – сказал он, – не помню, что подумал.
– Должно быть, ты подумал: какая милая старушка, – выговорила Марина. – Давай еще поцелуемся немного.
Они поцеловались.
Потом она быстро и ловко раздела его, словно делала это сто раз, обняла, прижалась по-настоящему и серьезно посмотрела в лицо.
– Ты мой хороший, – прошептала она.
Он улыбнулся, радостно принимая все ее подарки, чувствуя ее и рядом, и словно вокруг себя.
Кровать заскрипела, когда они стали на ней возиться. Они отвлеклись, но тут же забыли об этом. Им было важно обрести друг друга, здесь и сейчас, и никакая кровать, даже самая сварливая, не могла им в этом помешать.
