Не призывай моля отчаяньем клятвой,
не призывай меня обильем слов.
Стремясь к тебе, вхожу на твой порог
со всех извилин всех моих дорог.
Усталый путь мой беден и тосклив.
Не призывай меня обильем слов.
Затихнет все и сгинет все, и только ты
да ночь еще живут.
Шумя толпится на пороге сердца суета.
А ночь — во всю. Гудят леса.
Из труб дымится черным валом тьма.
Когда глаза твои останутся одни,
бессоницей подчеркнутые синью,
И три струны, что в имени твоем, вдруг прозвенят,
сметая пыль,
Скажи, скажи тиши, убийце слез,
поведай грусти утомленной,
Что, помня все, к ним возвращаются опустошенными
из города, созревшего в борьбе,
Чтоб раз, еще хотя бы раз обнять их.
Как велики мгновения конца!
Гаси свечу. И свету нужен отдых.
Молчание развей. Плывут просторы.
В безумной выси я вдыхаю воздух.
Ты! — Никогда еще не жил тобою я, Ты мое море!
Соленый запах родины моей!
Как счастье бурное с обломанным крылом,
О, если бы пронзить меня могла ты памятью своей!
Ведь знал я, знал — ты ждешь меня,
в тени кусая дрогнувшие губы.
Мне чудился твой шепот бредовой в пролетах улиц,
в шумах городских.
И одинокий в праздничном чаду,
не раз роняя голову на стол,
Я видел — ты выходишь из угла.
Все разошлись. И в темноте осталась ты,
Чтоб заковать меня в прохладу своих рук.
Спокойные промчались годы под твоим окном.
В шкатулке позабыты серьги — память прошлых дней.
Твое лицо худое высечено из грусти.
Мелькнув мечтою предо мной,
ты сберегла мне самый ценный дар —
Расплату за любовь, печали черствый хлеб
И луч улыбки первой, падающий ниц.
