За то, что
Он живым зарывал меня в землю и жег,
И состарился я, словно древнее небо,
Дай мне ненависть, серую, как мешок,
Что вдвоем не поднять ее тяжести мне бы.
Я к живущим врагам заявлюсь неживой
И над ними взойду полнолуния долей.
Они полем и рощей гнались за мной —
Буду гнать их в рощей и полем.
Пусть узнают мучители мести лицо,
Пусть замечется в ужасе крик палачей,
Когда тот, кто считался уже мертвецом,
К ним вернется живой саранчей.
Покровитель, очнись! Из могил и трущоб
Кровь убитых зовет, услыхал ты их чтоб!
Встань, отец! Встань и рви!
Ведь на то ж ты отец! —
Есть предел униженью, есть мукам конец!
И о чем я прошу? — Только б этой рукой
Дотянуться к их горлу, отец дорогой!
Разве многого ищет в их доме твой сын? —
Лишь зеницу их ока ищет твой сын!
Тяжела его грусть. Его сердце в золе.
Он истоптан врагом на горячей земле.
И, оплеванный весь,
Он твердил: «грянет месть!»
И, немея, мечтам
Предавался: «воздам!»
В день, когда твоя месть вспыхнет праздничным светом,
Пусть хоть глазом одним он увидит все это.
Если ж радость его будет бурно цвести —
Не взывай к нему: «сжалься, помилуй, прости!»
Не забудь одного, побежденного сотней.
Пусть желанным войдет в твою сень и обитель.
Гнев закланных, отец-покровитель!..
