Звездой пришельца ночь, Амон
[55], оголена.
В колодцах и прудах вода озарена.
Как алый жемчуг ты горишь, огнем дыша,
От девичьей косы до нищего гроша.
Грош нищего сверкает, как кровавый зрак,
Девицы крик пронзил колодца черный мрак.
И дрогнула рука — Господь, не погуби!
И кануло ведро и звякнуло в глуби.
Над бдением и сном — блеск красный, огневой,
В ресницах, на устах пылает пекла зной.
И девичья коса поникла, как мертвец…
Отец, — воскликнул сын. Мой сын, — сказал отец.
Все кружится во мне, как пляска тысяч ног.
Иссушен я, отец, иссушен, как песок.
Отец! Прижми меня. Я в пропасти без дна.
И хоть глоток воды подай из кувшина.
Мой первенец, мой сын, вода вся стала кровью.
За то, что истекал град праведною кровью.
Черна колодца глубь. Глаза овец горят;
Ибо в крови был город, но не дрогнул град.
О! Жажда лютая, отец, меня сожгла.
Звезда пришельца, сын, над Но-Амон взошла.
Вода его, отец, пылает в кувшинах.
Кровь слепо льется, сын, а мы — в ее волнах.
