Если время летучее вдруг
Нам не скажет: «пора в усыпалку!» —
Мы еще прогуляемся, друг,
В «Ган-Меир»
[52], опираясь на палку,
Вкруг деревьев там будут парить
Все болтливые ласточки города.
Ох, и «все наши кости начнут говорить» —
А им в такт закачаются бороды.
Кости будут кряхтеть — ну, и пусть!
Пусть вздыхают, что старость — не радость;
Но, по правде, хоть есть в ней и грусть,
Есть зато и немалая сладость.
Шум деревьев услышим вокруг.
Ты их помнишь, конечно? Еще бы!
Мы их знали малышками, друг,
А теперь они все — «небоскребы».
Нет, мы знали их раньше еще:
Как проект, как параграф бюджета;
Препирались о нем горячо
Главари городского совета.
А теперь… Но ведь фокус-то прост!
Все, мой друг, объясняется временем;
Те же годы, что дали им рост, —
Нас с тобою согнули под бременем.
Мы присядем, коллега старик,
На скамье — она наша ровесница,
А у ног наших птичка прыг-прыг —
Городская весенняя вестница.
И она ведь часть плана была —
А теперь уже скачет живая…
Этот пункт целиком привела
В исполнение власть городская.
А плакатик: «не рвать», «не топтать»
Нам внезапно напомнит: мы были
Вечно заняты, друг — и сорвать
Для себя по цветочку забыли.
Многих дев, что в свою череду
Здесь гуляли с юнцами под-ручки,
Вновь увидим в тот вечер в саду:
За вязаньем чулочка для внучки.
Новый девичий выпуск займет
Место бабушек в пляске весенней…
Здесь с саду, что растет и растет,
Можно видеть и рост поколений.
А кругом разрастется, как сад,
Этот город, немалый и ныне:
И тогда обратится он в град,
Где Яркон будет течь посредине.
И, читая всю быль наизусть,
Улыбнемся, припомнивши младость,
Но, хоть будет в улыбке той грусть,
Будет, друг, и немалая сладость.
Прикорнем мы на пару минут,
Головою склонившись к колену…
