И с «Любовью Сиона» писателя Мапу
[43],
Он был первой «Сохнут»
[44], тебе данной судьбой
По дороге к иному этапу.
Был «Мерказ Хаклаи»
[45] он — и был «Мехон-Зив»
[46],
Раздавая изюм в Туби-Шват
[47] всем питомцам;
А в их лепете детском звенел Тель-Авив,
До того как возник он под солнцем.
А когда, объясняя детишкам язык,
Он писал на доске имена и глаголы, —
Вся «Махлекет-Тарбут»
[48], все издательства книг
Были там — на доске его школы.
Сетью всех учреждений служил он тогда —
И лишь банком он не был еще никогда.
Голытьбы у нас тьма (должен Менделе
[49] звать я!) —
Но баланс всей истории нашей таков,
Что (конечно, помимо писателя, братья)
Наш учитель детей — чемпион бедняков.
Задолжал он с дней Кальмана Шульмана
[50] пекарю
(Тот, отчаясь, давно прекратил уж свой бунт),
Бакалейной торговке, портному, аптекарю…
И всегда нехватает бедняге лишь фунт.
Вы глядите брезгливо, друзья! Перестаньте-ка
Поэтично гнушаться прозаических дел!
Вы ведь все сионисты. Почему же романтика
Одному лишь учителю тут дается в удел?
Копит денежки в банке родитель с семейкою —
Но клеймит педагога, вспылив как огонь:
Тот бастует, устав от погонь за копейкою…
О, друзья! Но довольно ли этих погонь?
Вы ведь знаете все этот тип человека.
Если он победит забастовкой «врагов» —
Не пугайтесь, друзья: до скончания века
Он не выйдет из пут векселей и долгов.
Фунт привел к забастовке, но долг обвинителя
Объективно исследовать почву и грунт.
И тогда он, наверно, поймет и учителя:
Мы должны ему больше чем фунт!
