– Нет, не могла, потому что забирают машины, неправильно запаркованные.
Мне уже ни о чем не хотелось спрашивать, хотя я абсолютно не поняла, почему их забирали два часа назад, а теперь уже можно парковаться и на тротуаре. Не мое дело. Завтра мы уедем. Походим только по магазинам в центре – и домой. Я сегодня звонила, но никто не ответил. Не знаю, куда подевалась Тося и почему Адама в это время не было дома.
Утром Остапко вынесла из квартиры Мажены бесчисленное количество свертков. Нам пришлось трижды спускаться на лифте.
– Что это?
– Да вот, попросила отвезти родителям, разное там… – неубедительно объяснила Остапко.
Мы вышли из дома Мажены, дико обвешанные свертками, – и прямо на Polizei. За полицейскими виднелась очень красивая машина с подъемником. Abschleppdienst.[3] Для эвакуации неправильно запаркованных машин. Все объяснения – ясно, что не мои, потому что я по-немецки ни гу-гу, – бесполезны. Двести семьдесят пять марок как в воду канули. У Остапко уже не было ни гроша, я заплатила. Хотя они даже не зацепили тросы, с помощью которых машина Остапко оказалась бы на эвакуаторе. Мне не верилось, что они могли бы это сделать. Но пока нам выписывали штраф, тросы закинули уже на другую машину. Сделано это было в течение шестидесяти секунд. Боже мой, немцы действительно оказались очень организованными людьми. Они выписали нам штраф и, дружелюбно бросив через плечо «tschuus»,[4] исчезли. Как хорошо, что нет с нами Адасика, – он бы ужасно переживал.
Наша поклажа не влезала в багажник. Мы затолкнули сумки на заднее сиденье. В одиннадцать сборы были закончены. Наконец-то можно было отправляться. Я захлопнула заднюю дверцу и уселась на переднем сиденье. Наконец-то! На любимую родину!
Остапко прислушивалась. Какой-то тихий шум.
– Что это?
– Не знаю. Наверное, мы что-то не то нажали.
Мы замерли. Уловили едва различимый, непрекращающийся скрежет, доносившийся откуда-то сзади. Остапко включила движок, но даже сквозь негромкое урчание мотора слышалось дребезжание. Она выключила двигатель и по очереди нажала на все кнопки.
– Блин, совершенно не знаю эту машину. Я не знаю ее тем паче. Вышла, открыла заднюю дверцу. Наклонилась над сиденьем, оттуда, вероятно, шел этот шум.
– Может, я включила подогрев сидений? – Остапко не переставала удивляться. – Кажется, это машина с передним приводом.
Мы проверили, двигатель находился спереди. Но сзади что-то дребезжало.
– Мы не можем так ехать. Я не пойму, что там такое.
– Боже. – Я начала нервничать. – Сделай что-нибудь! – Я боюсь садиться в машину. А если мы взорвемся? Что в этих свертках?
Остапко пошла назад. Мы вынули с таким трудом втиснутые туда сумки. Горела маленькая красная лампочка сзади возле пепельницы. Надпись «6 В».
– Что это? – поинтересовалась я осторожно.
– Без понятия.
Мы прислушались. Лампочка горела, но уже ничто не дребезжало.
Мы заткнули обратно сумки. Было уже двенадцать часов. Опять зашумело.
– Может, нам подъехать в какой-нибудь автосервис? – У меня дрожали руки. – А если это бомба?
Мы выгрузили сумки. Шум прекратился. На часах – двенадцать тридцать. Мы засунули все обратно. Взмокли, замучились – а сзади опять доносился шум. Остапко вползла по сверткам. Дотянулась до своей сумки, открыла молнию. Извлекла электрическую зубную щетку, которая крутилась как ненормальная. Нажала на кнопочку. Шум стих.
Мы сели в машину и в молчании выехали из Берлина. За двадцать пять марок я в супермаркете купила оливковое масло, две бутылки дешевого белого вина для Адасика и пилинг для тела Тосе.
Надпись крупными буквами Ausfahrt меня не взволновала. Путешествия – хорошая школа. У меня в голове пронеслось, что вот впервые с того момента, как Адасик появился в моей жизни, я отважилась на риск. Сделала что-то для нашего общего блага, собственноручно. Мне не о чем беспокоиться. Препятствия для того и существуют, чтобы их преодолевать. Через три недели поступят первые деньги. Тогда отведем душу. Как знать, может, даже съездим в Берлин за покупками и увидим тот самый Пергамский алтарь, а Тося получит от меня такие сапоги, какие захочет?
