— Убирайся! — выкрикнул мистер Стюарт. — Убирайся! Нет, ну что за олух Джуниус, улететь в Лос-Анджелес, и пусть мой дом превращается в постоялый двор! Вы с приятелем занесли сюда пропасть микробов. А я старый, больной человек. Мне…
— Прощай, — сказала Бонни и, ничего не видя перед собой, направилась к двери.
— Подождите, — остановил ее Эллери.
Она обернулась — в глазах слезы, губы дрожат. Квин мрачно смотрел на старика.
— Это ваша жизнь, мистер Стюарт, и вы вправе делать с ней что угодно. Но совершено тяжкое преступление — убита ваша дочь, и вы не можете от этого отгородиться. Вы обязаны ответить на ряд моих вопросов.
— А вы кто такой? — раздраженно бросил старик.
— Не имеет значения, кто я такой. В среду на прошлой неделе, то есть девять дней назад, ваша дочь прилетала к вам. Зачем?
Эллери показалось, что его вопрос поразил хозяина. Но если так и было, то всего какой-то миг.
— Значит, и вы об этом узнали, — покачал головой мистер Стюарт. — Вы, должно быть, из полиции, как и этот дурак Глюк. Только он раньше примчался, в начале недели. В моем доме — полиция!
— Мистер Стюарт, я спросил вас…
— Хотите знать, зачем они прилетали? Хорошо, я вам отвечу, — совершенно неожиданно согласился старик и уселся в постели. — Да за моими деньгами, вот зачем! Потому что им нужны были деньги. Они нужны всем.
— Мама просила у тебя денег? — переспросила Бонни. — Ни за что не поверю.
— По-твоему, я лжец? Да? Я говорю — она просила у меня денег. Не для себя, согласен. Но она просила! Для своего никчемного красавчика Ройла!
Бонни и Эллери уставились друг на друга. Вот оно что! Блит явилась к отцу, переломив свой характер, — но не ради себя, а ради человека, которого любила.
Бонни отвернулась к окну, к холодному пустому небу.
— Понятно, — протянул Эллери. — И вы их ей дали?
— Я, наверное, был тогда не в себе, — пробурчал мистер Стюарт. — Я дал этому Ройлу чек на сто десять тысяч и велел Блит больше меня не беспокоить. Никчемный тип! Карточные долги какие-то. А она собралась замуж за картежника.
— О, дедушка! — всхлипнула Бонни и шагнула к нему. — Ты просто притвора…
— Не подходи ко мне! — испуганно поднял руки дед. — Ты вся в микробах!
— Ты любил ее. Ты хотел, чтобы она была счастлива.
— Я хотел, чтобы она от меня отстала.
— Ты только притворяешься суровым…
— Да это была единственная возможность от нее избавиться. Ну почему люди никак не дают мне пожить одному! Блит сказала, что это так и так ее деньги — в смысле, будут когда-нибудь — и все, что она просит, — только малую часть вперед… — У него губы затряслись под усами. — Убирайся! И чтоб я тебя больше не видел!
Тут Бонни заговорила жестко:
— Я тебе верю. Ты действительно дал маме деньги только для того, чтобы ее больше не видеть. И я тоже уйду и больше не вернусь — никогда в жизни. Живи себе, я мешать не буду.
Старик встрепенулся:
— А я еще не собираюсь умирать. Проваливайте! Оба!
— Рано пока, — возразил Эллери. — Бонни, вы не против, если я не пойду с вами к самолету? Я вас догоню потом. Мне надо поговорить с вашим дедом наедине.
— Да я жду не дождусь, как бы поскорей уйти отсюда! — почти крикнула Бонни и выскочила из комнаты.
Эллери слышал топот по ступенькам — как будто за ней кто-то гнался, потом внизу хлопнула входная дверь.
— А теперь, мистер Стюарт, ответьте мне на один вопрос.
— Я уже сказал вам, зачем сюда явилась Блит со своим картежником. Добавить мне нечего.
— Но мой вопрос не имеет отношения к приезду Блит.
— А? Это вы о чем?
— А о том, что вы делали в воскресенье вечером вне дома, да еще в авиаторском шлеме.
Эллери подумал, что старик теряет сознание. Глаза у него закатились, раздался сдавленный хрип.
— А? — прошептал он. — Вы что-то сказали?
И пока он это шептал, самообладание вернулось, глаза остро сверкнули, седая бородка вызывающе поднялась. «Старый петух, разыгрывает передо мной спектакль», — невольно восхитился Эллери.
— Я видел вас возле дома, вы были в шлеме. В то время как Джуниус заверял нас, что вы сидите взаперти наверху. Между прочим, в тот вечер лил сильный дождь.
— Да, я выходил, — кивнул старик. — Мне хотелось глотнуть свежего воздуха. Я вышел потому, что в доме было полно чужих людей.