— Без перемен, — ответил Эллери. — Мы только что были удостоены чести побеседовать с вашим богатым благодетелем.
— Судя по тому, что вы целы и невредимы, встреча прошла в дружеской обстановке. — И добавил совсем другим тоном: — Вы назвали его моим благодетелем?
— Ну да. А разве это не так?
— Я вас не понимаю.
— Да будет вам, доктор.
— Нет, правда, мистер Квин.
— Только не говорите мне, будто вы не в курсе, как этот чудак обеспечил вам старость.
Доктор Джуниус запрокинул голову и громко захохотал. Правда, с горечью.
— А, вы об этом! Конечно, я в курсе. А почему, как вы думаете, я здесь себя заживо похоронил?
— Думаю, что для этого должна быть весомая причина.
— Значит, он вам все выложил.
— Ммм…
— Не уверен, что я выиграл от этой сделки, — пожав плечами, сказал доктор Джуниус. — Сто тысяч — это так, дешевка. Десять лет под одной крышей со старым пиратом и его выкрутасами — скорее ближе к миллиону, даже по скромным подсчетам.
— Доктор, как ему вообще-то пришла в голову такая странная сделка?
— Когда я познакомился с ним, он как раз получил печальное заключение парочки «специалистов», которые просто доили его. Они его вконец запугали, сказали, что у него рак желудка и что жить ему осталось не более двух лет.
— Хотите сказать, что они умышленно поставили ему неправильный диагноз?
— Думаю, что да. Вероятно, эти знахари понимали, что рано или поздно их дойная корова перестанет давать молоко, и решили сосредоточить усилия на небольшом отрезке времени, вместо того чтобы возиться я с его ипохондрией. Кто-то порекомендовал ему обратиться ко мне. Я его обследовал и обнаружил всего лишь язву. Я ему об этом сказал, и знахари исчезли бесследно.
— Но мне все же непонятно…
— Я же говорил: вы не знаете Толланда Стюарта. Он человек очень подозрительный. Тем шарлатанам он не поверил и от канцерофобии до конца не смог избавиться. Язву я ему легко залечил, он почувствовал себя вполне здоровым. Поскольку ему понравилась, как он сказал, моя профессиональная честность, мистер Стюарт пригласил меня к себе на службу, чтобы моими заботами прожить еще, как минимум, десять лет. И если он проживет в добром здравии в пять раз больше, чем отпустили ему другие медики, то меня ждет приличное наследство.
— И вы неустанно поддерживаете его «доброе здравие» весь этот период.
— Ха! Язву я ему залечил очень быстро, и с тех пор него не было ничего страшнее простуды.
— А микстуры, таблетки на столике?
— Подкрашенная вода и успокоительное в виде драже. Обман, конечно, но во благо пациенту. Представляете, за восемь лет я не дал ему ни одного патентованного лекарства из моей аптечки. Приходится делать вид, что я его лечу. Не то он выставит меня за дверь.
— И вы не получите эти сто тысяч, когда он умрет.
— Когда он умрет! — Доктор воздел руки к небу. — Да он и до девяноста дотянет. У него все шансы меня пережить, а я за все годы мук получу две строчки в колонке об умерших.
— Но жалованье-то он вам платит?
— Да-а, и очень достойное. Но оно у меня не задерживается. Я начинаю сходить с ума, если долго не бываю в Лос-Анджелесе. А как прилечу, так все деньги спускаю на скачках или в рулетку.
— Не у Алессандро? — спросил вдруг Эллери.
Джуниус задумчиво смотрел в сторону горизонта.
— Скажите, вам случалось когда-нибудь испытывать непреодолимую тягу к чему-то? — спросил он.
— Часто.
— В самом начале своей врачебной деятельности я осознал, что медицина не для меня. Характер не тот. То, что я хочу больше всего на свете и чего лишен из-за отсутствия денег, — это праздность, свобода распоряжаться своим временем.
— Но ведь с какой-то целью?
— Писать книги! Знаете, я мог бы о многом поведать миру! Столько сюжетов! Но все это заперто здесь, — он похлопал себя по груди, — и не выйдет на волю, пока мой разум занят заботами о деньгах и спокойной обеспеченной жизни.
— Но и здесь…
— А что у меня здесь? — неожиданно резко ответил доктор Джуниус. — Я здесь узник. Думаете, у меня есть время? Да я с утра до поздней ночи на ногах! Готовлю этому старому дураку, вытираю ему нос, убираю дом, исполняю все его прихоти… Нет, мистер Квин, заняться литературной деятельностью я здесь не в состоянии. Одна надежда, что старик в один прекрасный день пойдет охотиться на кроликов и сломает себе шею.
