— Просто мы сейчас такие, как есть. Бонни, а если их смерть не что иное, как…
Он замолк. Она зарылась лицом в его плащ.
— Как сон, — бормотала Бонни. — Полная открытость! Теперь я знаю, что такое хорошо: это когда ты так близко, когда только ты и я во всем мире…
— Бонни, поцелуй меня. Боже мой, а я-то хотел…
Его губы легко касались ее лица. Неожиданно Бонни оттолкнула его и села в кресло.
— А как же Батч? — сказала она опустошенно.
— О! — Тай помрачнел. — Я забыл про Батча. — И тут его прорвало: — К черту Батча! К черту всех! Я слишком долго шел к тебе, чтобы вот так потерять тебя. Ты — моя жизнь. Я думал, это ненависть, а это была ты, ты всегда была со мной, еще с тех времен, когда я бегал в коротких штанишках. Я знаю тебя всю, знаю давным-давно. Нет, у меня на тебя больше прав, чем у Батча!
— Тай, я не могу сделать ему больно, — на одной ноте произнесла Бонни. — Он грандиозная личность и превосходный человек.
— Ты его не любишь. — Тай скроил презрительную мину.
Она опустила глаза.
— Сейчас… я не могу здраво рассуждать. Все так неожиданно. Батч меня любит.
— Бонни, в тебе вся моя жизнь. — Тай попытался ее обнять, искал ее губы.
— Нет, Тай. Мне нужно… время. О, как это глупо звучит! Но ты ведь не мог ожидать, что я… Тай, мне надо к этому привыкнуть.
— Я тебя не отпущу.
— Нет, Тай, не так сразу. Обещай, что ты о нас никому не расскажешь. Я не хочу, чтобы Батч узнал. Пока. Может, я ошибаюсь. Может… Ты должен мне это пообещать.
— Бонни, не думай больше ни о ком, я с тобой.
Она встряхнулась.
— Сейчас я хочу только одного: чтобы мама была отомщена. Звучит слишком мелодраматично, но я и на самом деле этого… жажду. Она была такая милая, самое безобидное существо на свете! Тот, кто ее убил, — чудовище, а не человек. Я готова задушить его собственными руками.
— Я тебя понимаю, я хочу удержать тебя.
А Бонни продолжала в ярости:
— Любого, кто хоть как-то причастен к этому, я буду ненавидеть точно так же, как и ее отравителя! — Она взяла его руку и сказала мягче: — Так что ты понимаешь, Тай, почему все это… в общем, почему нам надо подождать.
Ройл молчал.
— А ты разве не хочешь найти убийцу отца? — спросила Бонни.
— Ты еще спрашиваешь…
— Тогда будем искать вместе. Тай, теперь я поняла, что у нас всегда было нечто общее. Посмотри мне в глаза.
Он посмотрел.
— Милый, я не отвергаю тебя. Когда все это произошло… признаюсь, единственный, о ком я могла думать, был ты. Тай, они умерли и оставили нас одних!
У нее задрожал подбородок. Тай вздохнул и поцеловал его.
— Хорошо, напарник. Отныне мы с тобой партнеры. Выходим на тропу войны. Ну, приступаем?
— Ох, Тай! — Глаза у Бонни подозрительно заблестели.
— Только не надо плакать. И вообще — из-за чего ты такую бурю подняла?
Бонни посмотрела на него сквозь слезы, улыбаясь в ответ. Улыбка и слезы, однако, скоро уступили место холодной решимости, и она достала из-за пазухи конверт.
— За какое-то время до… — Бонни смахнула со щеки последнюю слезу и заговорила по-деловому. — Уже несколько дней мама получала странные письма. Я думала, это обычные почтовые фокусы, и не придавала им никакого значения. Теперь же у меня появились сомнения.
— Письма с угрозами? — встрепенулся Тай. — Дай-ка я посмотрю.
— Подожди. Ты знаешь кого-нибудь, кто шлет по почте карты? Ты, например, понимаешь, что они означают? И получал ли Джек что-то подобное?
— Карты? Нет. Ты имеешь в виду игральные карты?
— Да. Из клуба «Подкова».
— Опять Алессандро, — пробормотал Тай.
— Я тут все перерыла — искала другие конверты, те, что пришли до… несчастья. Они пропали. Я когда приехала с похорон, то стала разбирать кипу писем и телеграмм с соболезнованиями, и вот смотри, что нашла. Потому и вспомнила про остальные.
Тай выхватил конверт. Адрес на нем был написан расплывшимися синими чернилами, корявыми печатными буквами.
— Письмо на имя Блит Стюарт, — в полном недоумении сказал Тай. — Судя по штемпелю, отправили его из Голливуда вчера вечером, 19-го, то есть через два дня после смерти! Но это же лишено смысла!
— Вот поэтому я и подумала, что это важно, — дрожащим от волнения голосом сказала Бонни. — Может быть, когда мы соберем вместе все то, что лишено смысла, нам как раз и откроется то, в чем заключен смысл.
