Ширин бродит по площадке; ей вспоминается, как однажды она с родителями проходила мимо школы.
— Ну, прямо Монте-Карло в миниатюре! — скатала тогда мама. Дети сбились в стайки, каждая стайка придумывает игры, в каждой свои крупье и игроки. Под конец у тебя может остаться несколько розовых фишек, но все знают, что по-настоящему победить нельзя…
Отец тогда так смеялся. А потом сказал:
— Может, настоящих победителей и нет, зато здесь они узнают кое-какие трюки, а это уже неплохо.
Ширин наблюдает за одноклассниками, за этими крупье и игроками — они увлеченно играют в «бутылочку», «камень, ножницы, бумагу», кидают мячи, катают стеклянные шарики. Ее эти игры больше не интересуют.
Ширин прислоняется к стене, сползает на землю, у ее ног ветер гоняет туда-сюда конфетные фантики. А чуть дальше — целое море мусора: фантики, апельсиновая кожура, огуречные очистки, надкусанные бутерброды, даже яичная скорлупа. Раньше она ничего этого не замечала. Небо над головой бледно-синее, без единого облачка, пустое — разительный контраст с игровой площадкой. Куда же оно могло запропаститься, это кольцо? Отец много чего рассказывал о сапфирах: в Средние века их носили архиепископы, буддисты верили, что камень защищает от болезней и прочих напастей, а благочестивые считали, что Десять заповедей были вырезаны на сапфире. Мама называла кольцо «кольцом удачи». Значит ли это, что теперь удача отвернулась от нее?
Ширин видит приближающуюся пару кроссовок — это подруга Лейла, на левой кроссовке у нее наклейка с Дональдом Даком.
— Ты почему сидишь на земле? — спрашивает Лейла, хрустя картофельными хлопьями.
— Устала.
Лейла садится рядом, протягивает Ширин пакетик с хлопьями.
— Я тоже, — признается она.
— Ты веришь в привидения?
— Привидения? Не знаю. Отец говорит: шахидан зендеанд, мученики продолжают жить.
— Нет, в самом деле? У нас дома стали пропадать вещи.
— Пропадать? Наверно, они просто не на месте — засунули куда-нибудь.
— Может, и так.
Ширин думает: вот и отец наверняка не на месте и однажды вернется на свое место, в кожаное кресло в гостиной, будет читать книгу, курить сигарету, отхлебывать чай, заваренный мамой в серебряном чайнике, а на мамином пальце по-прежнему будет кольцо с сапфиром.
В доме, взгромоздившемся на изгиб холма в районе Ниаваран, горит свет. Фарназ вспоминает, как часто они с Исааком ужинали в доме Шахлы, сестры Исаака, и ее мужа Кейвана. Одно время они задавали замечательные приемы — ужин готовил парижский повар, после ужина устраивался фортепианный концерт, для него приглашали молодых музыкантов из Вены, Берлина, а то и какую-нибудь восходящую звезду из Тегерана. Подойдя к железной ограде, Фарназ нажимает на кнопку звонка.
— Фарназ-ханом! — служанка отпирает ей ворота. — Вот так сюрприз! Входите, входите! Вы нас испугали. Мы подумали, кто это мог прийти в такой час…
— Надеюсь, они не спят? Зря я не позвонила.
— Ну что вы! Кто спит в такое время? Просто сейчас, вы же понимаете, все по-другому. Вот люди и нервничают. Как поживает Амин-ага?
— Кто там, Масуме? — кричит с порога Шахла.
— Это Фарназ-ханом!
— Так ты одна, Фарназ-ханом? А где Исаак? — уже в дверях спрашивает Шахла.
— Мне надо с тобой поговорить.
* * *
Они проходят в дом, там светло и тепло. Кейван читает, попивая, как обычно, черный кофе; при виде гостьи он отрывает глаза от книги. Тихо звучит скрипка — Моцарт.
— Надо же, кто к нам пожаловал! — Кейван захлопывает книгу. Встает, за руку подводит гостью к любимому креслу Шахлы, изгибы кресла так и манят опуститься в него, ножки у него витые, обивка шелковая, с узором из виноградных листьев: они коллекционируют мебель в стиле рококо. Фарназ снимает платок, садится.
— А где Исаак? — спрашивает Кейван.
— Его забрали.
В просторной комнате воцаряется тишина. Ее заполняют звуки аллегро Моцарта.
— Когда? — спрашивает Шахла.
— Почти две недели назад. Мне позвонил твой брат, Джавад. Видно, ему рассказал кто-то из знакомых.
— Ужас какой! — Шахла вздыхает. — Но почему ты не пришла раньше?
— Не хотела вас впутывать. Как только кого-то забирают, за родными и друзьями устраивают слежку. Я даже твоим родителям не сказала. Да и как я могла сказать Баба-Хакиму и Афшин-ханом, что их сын в тюрьме? Но вас я должна предостеречь. Ты, Кейван-джан, и так уже в опасности — из-за связей твоего отца с шахом.
