— А какие у них были причины забрать Исаака? — спрашивает Фарназ.
Кейван рассеянно помешивает чай.
— Единственное мое преступление в том, что я сын своего отца, — говорит он, не поднимая глаз.
Шахла вытирает руки, тянется за сигаретой, закуривает.
— К чему так драматизировать, профессор? — Она пускает дым в сторону мужа, а вместе с ним и заряд желчи. — Кем бы ты был без отца? Без деда и прадеда? Чего бы ты добился, если бы не предки? Думаешь, будь у тебя другая фамилия, твои рассуждения об искусстве имели бы вес? Явись мы в Женеву, Париж, да хоть в Тимбукту, не позаботившись о своем имуществе, какое положение мы займем?
— Хомаюн… Гулямпур… Хабиби…
Охранник идет вдоль коридора, выкрикивает имена. С тех пор как Исаак здесь, никогда не выкликали столько имен зараз. Не вставая с матраса, он бросает взгляд на Мехди — тот, не отрывая взгляда от таракана в углу, замечает:
— Вам бы надо попривыкнуть. Не услышите своего имени — благодарите Господа, а услышите — молитесь.
В коридоре шум: лязг железных дверей, шаги, звяканье ключей, вздохи, вопли заключенного, он все повторяет: «Где? Где? Где?»
— Это Гулямпур, — говорит Мехди. — Знает, что скоро ему конец. В последнее время только об этом и твердит.
— Откуда он знает? — спрашивает Исаак.
— Знает, и все тут. Вырабатывается чутье. Понимаешь по тому, как дышит следователь. Сразу понимаешь — все, тебе больше ничего не светит.
Мимо босой ноги Рамина проползает таракан. Рамин встает, идет за ним, метко накрывает его рукой.
— Ну что, похрустим таракашкой или отпустим? — спрашивает он.
— Уж лучше припасти его на потом, — бормочет Мехди. — Как знать, может, у нас за весь день другой еды не будет.
При мысли о том, как насекомое трепыхается в руке Рамина, Исаака мутит. Он опускается на матрас и говорит себе: пока я жив, надо чем-то заняться — к примеру, попросить у охранников какие-нибудь книги, да хотя бы тот же Коран.
Рамин подходит к Исааку, у него в руке таракан. Исаак видит, как шевелятся коричневые усики-антенны.
— Убери его! — злобно кричит Исаак, он и сам не ожидал, что так рассердится.
Рамин отходит, разжимает кулак. Таракан падает на пол и мигом скрывается из виду.
— Простите, — извиняется Рамин. — Это я так, дурака валял.
Он садится на свой матрас, подтягивает ноги к груди — вычищает грязь между пальцев. Исаак с трудом сдерживается — до чего же отвратительные манеры у парня, но тут же спохватывается: Рамин ведь не сын ему и не обязан его слушаться. Здесь они на равных, и начальники над ними тюремщики. Проходит немного времени и Рамин запевает песню: он поет о любви, эту песню напевала Фарназ, иногда под душем, иногда за мытьем посуды. Исаак поражается низкому, чистому голосу парня. Он и подумать не мог, что Рамин способен так прекрасно петь. Исаак закрывает глаза и слушает. Если ему суждено окончить дни здесь, хорошо бы напоследок услышать голос этого парня.
За дверью раздается лязг ключей. Дверь открывается.
— Эй, ты, заткнись! — орет охранник. — Петь не положено. — Взгляд его падает на Исаака. — Брат Амин, следуй за мной.
Исаак заставляет себя сесть. Расправляет носок, натягивает его.
— Брат, к чему все эти церемонии, — говорит охранник. — Ботинки с носками тебе не понадобятся, иди за мной.
Исаак встает, босую ногу холодит пол.
— Не волнуйтесь, — шепчет Мехди. — Похоже, вас поведут на допрос.
Уже выходя из камеры, Исаак слышит, как Мехди напутствует его:
— Да пребудет с тобой Господь.
* * *
Исаака приводят в ту же комнату, где его допрашивали недели три назад. За столом сидит человек в маске. Подойдя ближе, Исаак понимает, что это Мохсен — у человека в маске на правой руке отсутствует указательный палец.
— Тебе знакома организация Моссад? — спрашивает Мохсен, даже не дав Исааку сесть.
Опять они за свое? Исаак решает проявить твердость.
— Нет, брат, не знакома.
— Разве? В прошлый раз ты говорил, что знакома.
— Возможно, я сказал, что слышал о них.
— Ты что, спорить со мной вздумал?
— Нет-нет, брат. Просто поясняю. Наверняка вы меня не так поняли и…
Мохсен отбрасывает папку, встает.
— Нет, дорогой мой брат, это ты нас не так понял: ты думаешь, что это игра.
