— Он умер! Отец умер!
У Абрама отвалилась челюсть.
— Когда? Где?
— Сегодня утром. Уснул — и не проснулся.
Ее качало — казалось, она вот-вот упадет. Абрам бросился к ней, схватил за руки.
— Ну, ну, будет, не плачь, — бормотал он. — Он ведь как-никак был стариком.
— Он был моим отцом! — И у Хамы вновь брызнули из глаз слезы. — Господи, что теперь со мной будет?! Я — одна на свете! Совсем одна.
— Хама, успокойся. Садись.
— К чему теперь жить? Господи, почему я не лежу рядом с ним?!
Абрам усадил ее на стул.
— Да, — сказал он, шагая из угла в угол. — Так устроен мир. Всему наступает конец.
Хама всхлипнула.
— А ты… ты ссорился с ним, — рыдала она. — А он… он лежит теперь ногами к двери.
— Пусть меня накажет Бог, если я когда-нибудь был его врагом.
— Боже, что мне теперь делать?! Я так одинока!
— Глупая женщина! Ты будешь богатой! Какой вздор ты мелешь! У тебя будет дом, и не один, и никак не меньше двухсот тысяч наличными.
— Не нужно мне все это! Мне ничего не нужно! Ах, если б только лежать мне теперь с ним рядом!
— О чем ты говоришь? У тебя дочери на выданье.
— Что есть у меня в жизни? Да ничего! Жизнь у меня хуже, чем у собаки. — Хама вдруг вскочила со стула. — Абрам! Ты меня достаточно позорил! — Она взвыла. — Хватит! Всему есть предел!
Абраму показалось, будто она сейчас на него бросится, и он сделал шаг назад.
— Не понимаю, что ты хочешь, — испуганно пробормотал он.
— Абрам! Я так больше не могу! Убей меня, избей, разорви на части — только не бросай! — И она простерла к нему руки. — Бога ради, пожалей меня!
Хама истошно зарыдала, и тут, совершенно неожиданно, она бросилась на пол и, чуть не сбив Абрама с ног, обхватила руками его колени.
— Хама, Бога ради, что ты делаешь?
— Абрам, прошу тебя, умоляю! Давай начнем все сначала — я этого не вынесу.
— Встань!
— Пусть у нас опять будет семья! Пусть дети знают, что у них есть отец!
Абрам почувствовал, как краска стыда заливает ему лицо. Из глаз у него брызнули слезы.
— Хорошо, хорошо…
— А ты придешь на похороны?
— Да. Встань с пола.
— О, Абрам, я люблю тебя, ты же знаешь… Люблю тебя.
Он нагнулся и помог ей встать. Она прижалась к нему мокрой от слез щекой. От нее исходило какое-то странное тепло, и Абрам ощутил вдруг давно забытое желание к этой несчастной женщине, матери его детей. Он опустил голову и стал осыпать поцелуями ее лоб, щеки, подбородок. Ему вдруг стало совершенно ясно, что, невзирая на последствия, не может быть и речи о том, чтобы с ней развестись. Те годы, которые им еще остались, им придется прожить вместе — тем более что теперь, со смертью старика, она становится наследницей поистине царского состояния.
4
Похороны Мешулама Муската состоялись лишь через два дня после его кончины, хотя по еврейскому обычаю проститься с телом надлежало в тот же день. Отложить похороны пришлось потому, что деятели еврейской общины потребовали отменить сделку, в результате которой реб Мешулам, заплатив две тысячи рублей, стал владельцем двойного участка на кладбище в Генсье. Члены кладбищенской ассоциации пожаловались, что Мешулам выторговал у них участки за ничтожную сумму, а, согласно Талмуду, в случае ошибки договор считается недействительным. Теперь же они требовали, чтобы наследники заплатили еще десять тысяч.
Йоэл пришел в такое бешенство, что стал угрожать им судом и даже арестом, однако у членов ассоциации ничего, кроме смеха, эти угрозы не вызвали.
— Пусть попробует, — сказали они. — Мы не против.
В конечном счете после долгих препирательств удалось найти компромиссное решение: семья согласилась доплатить три тысячи рублей. Торговля затянулась более чем на сутки; в хасидских кругах Варшавы эта история обсуждалась самым активным образом. Перед входом в здание общины собралась толпа. К дому то и дело подъезжали дрожки, старейшина — или какое-нибудь другое важное лицо — выходил из экипажа и скрывался в дверях. Люди в толпе пожимали плечами: «А миллионером-то, оказывается, быть невыгодно!»
«По мне, уж если продано — значит, продано».
«Негоже приличному человеку наживаться за счет общины».
Когда вопрос с общиной был наконец улажен, пришло письмо из Бялодревны; в письме говорилось, что ребе уже садится в поезд и просит подождать с похоронами до его прибытия. На детей покойного навалилось столько дел, что они забыли вовремя известить ребе о смерти Мешулама. Церемонию отложили вновь.
