«Вечно она меня обыгрывает, — жаловалась Наоми. — Не зря ж говорят: дуракам везет».
Прошествовав мимо служанок, которые, с трудом сдерживая смех, присели при его появлении, Мешулам ввел жену и падчерицу в квартиру. В столовой громоздился огромный раскладной стол, вокруг которого стояли тяжелые дубовые стулья с высокими спинками. Всю стену занимал шкаф со стеклянными дверцами, его полки были уставлены бокалами для вина, банками со специями и травами, самоварами, всевозможными графинами, подносами и вазами. За стеклом стояли фарфоровые блюда и серебряная посуда, помятая и потертая от постоянной чистки и полировки. С потолка свисала массивная масляная лампа, которая поднималась и опускалась с помощью бронзовых цепей и набитой дробью тыквы в качестве противовеса.
В кабинете реб Мешулама стояли металлический сейф и стенной шкаф, забитый старыми бухгалтерскими книгами. В комнате пахло пылью, чернилами и воском. В библиотеке по трем стенам висели полки с книгами. В углу, на полу, лежал громадный том в кожаном переплете и с золотым тиснением. Это был библейский справочник, составленный католическим священником. Его реб Мешулам предпочитал держать отдельно от священных книг.
Роза-Фруметл подошла к полкам, сняла книгу, открыла ее и сказала реб Мешуламу:
— Интересно, у вас есть книга моего покойного мужа?
— Что? Откуда мне знать? Всех книг я не читал.
— Книга, написанная моим покойным мужем, упокой Господи его душу. У меня до сих пор хранятся его рукописи. Много рукописей.
— Евреи, ничего не скажешь, народ писучий, — заметил, пожимая плечами, реб Мешулам.
Он провел их сначала в спальню с двумя дубовыми кроватями, а потом в гостиную, просторную комнату с четырьмя окнами и резным потолком со следами золотой краски. По стенам стояли мягкие кресла с обивкой из желтого атласа, софа, табуреты и шифоньеры. На покрытом льняной дорожкой пианино высились два позолоченных канделябра. С потолка свисала люстра с конусообразными стеклянными подвесками. На стене висела большая ханукия. На каминной полке красовался семисвечник — менора.
Роза-Фруметл издала легкий вздох:
— Да хранит Бог этот дом! Дворец!
— Ха! Он обошелся мне в целое состояние, — заметил реб Мешулам, — а сейчас не стоит и понюшки табаку.
И с этими словами он, безо всякого предупреждения, оставил мать и дочь в комнате одних и удалился к себе в кабинет прочесть вечерние молитвы. Аделе сняла пальто, под которым были белая блузка с кружевными рукавами и завязанный узлом шейный платок. Плечи у нее были узкие, руки худые, грудь плоская. В свете керосиновой лампы волосы приобрели какой-то медный оттенок. Роза-Фруметл присела на маленький диван и поставила ноги в туфлях с острыми носами на скамеечку.
— Ну, что скажешь, доченька? — спросила она заунывным голосом. — Рай, а?
Аделе бросила на нее сердитый взгляд.
— Какая мне-то разница, мама, — ответила она. — Я здесь жить не буду. Уеду.
Роза-Фруметл вздрогнула:
— Горе мне! Так скоро! Я же сделала это для тебя, чтобы ты перестала бродить по свету.
— Мне здесь не нравится. Совсем не нравится.
— Зачем ты меня мучаешь? Что здесь может не нравиться?
— Все. Старик, дом, прислуга, здешние евреи. Все, вместе взятое.
— Что ты против него имеешь? Выйдешь с Божьей помощью замуж. Он даст за тобой приданое. Мы с ним договорились.
— Мне совершенно неинтересно, о чем вы там договорились. И замуж я не собираюсь. В этом городе есть что-то азиатское.
Роза-Фруметл достала из сумочки батистовый платок и высморкалась. Глаза у нее покраснели.
— Куда ж ты поедешь?
— В Швейцарию. Буду опять учиться.
— Сколько можно учиться! Аделе, Аделе, что с тобой будет? Старая дева… — Роза-Фруметл прикрыла лицо своими веснушчатыми руками и замерла. Через некоторое время она встала и пошла на кухню. Надо ведь приготовить что-то поесть, выяснить, где будет спать ее дочь. Хороша прислуга — стакан чаю и тот не подали!
Кухня была большая, в глаза бросалась огромная, выложенная изразцами печь. По стенам на крюках висели медные горшки и кастрюли, по обеим сторонам от огромного камина стояли чайники. В кухне аппетитно пахло свежеиспеченными пирогами и корицей. За столом, раскладывая карты, сидела Маня в ярко-красной шали в цветах. Наоми сняла фартук и надела пальто — она собиралась на улицу.
