— Вы встали? — Аса-Гешл обрел дар речи далеко не сразу. — Вы спали?
— Да, это я, покойник, — протянул Абрам изменившимся голосом. — Исповедуйся. Я пришел тебя задушить.
Авигдор вернулся из кухни с двумя стаканами чаю. Увидев Абрама, он сделал шаг назад. Стаканы подрагивали на блюдцах.
— Тесть! Что с вами? Вам нельзя вставать с постели.
— В жизни я делал много того, что нельзя, — осадил его Абрам. — Одним грехом больше…
— Тесть, вы себя убиваете. Если Минц узнает, он придет в ярость.
— Пускай его. От этих шарлатанов все равно толку мало.
Аса-Гешл встал и подставил Абраму стул. Абрам сделал шаг к стулу, шаркая своими поношенными шлепанцами. Он попробовал было медленно опуститься на стул, но не устоял на ногах, рухнул на сиденье и тут же схватился за сердце.
— Я уже освоился, ко всему привык, — пожаловался он. — Вот только ноги меня не носят. Груз больно тяжелый.
— Простите, что мы вас разбудили. Произошло непредвиденное и…
— Вы меня не разбудили. Я и без того все время сплю. Пребываю в спячке — как медведь в берлоге. Услышал твой нежный голосок — вот и вышел. Пришел, наконец, а? Да благословен будет гость.
— Познакомьтесь. Это пан Абрам Шапиро. А это пани Барбара Фишелзон. Странный визит, не находите?
— Очень приятно. В мире не бывает ничего странного. Чем обязан? И тебе не стыдно, что ты ни разу меня не навестил?
— Стыдно, очень даже. Вы слышали, что Герц Яновер выдал всех нас полиции? Вот они меня и ищут.
— Не тебя одного. Меня они тоже ищут. Спроси моего зятя. Сюда приходил следователь, меня подозревают в какой-то краже. Слава Богу, что я болен. А тебе-то чего бояться? Ты такой же коммунист, как я — вор.
— На две недели посадить могут всякого.
— Если пустишься в бега, то и на два года посадят. Сходи к Брейтману, юристу, моему старому приятелю. Ну, а что до меня, братец, то я все равно уже одной ногой в могиле. Было время, когда я собирался оставить тебе наследство, а теперь, боюсь, тебе самому придется заплатить за мои похороны. Хорошо, что пришел, — лучше поздно, чем никогда. Скажите, пани, вы варшавянка? — спросил он у Барбары, переходя на польский.
— Да, но я только что из-за границы.
— Я знаю двух Фишелзонов. Один торгует штучным товаром, другой — кожей. Вы к кому из них имеете отношение?
Барбара в замешательстве прикусила губу:
— Боюсь, что ни к тому, ни к другому.
— Уж не из Литвы ли вы, прости Господи?
— Упаси Бог.
— Было время, когда я знал генеалогию всех варшавских евреев. Теперь — сбился со счета. Есть пословица: «Семейный престиж — на кладбище».
— Папа, раз уж вы встали, примите лекарство, — сказал Авигдор.
— К чему? Ваши лекарства мне — как мертвому припарка. Вы, наверно, устали, а? — Он повернулся к Асе-Гешлу и Барбаре. — Где бы мне вас уложить? У нас даже лишнего постельного белья и того нет.
— Огромное спасибо, — ответила Барбара. — Если вы не против, я посижу здесь до утра.
— Почему я должен быть против? Когда-то я был галантным кавалером — сам ложился на полу, а свою постель представлял даме, а сейчас даже этого не могу. Все силы вышли. Откуда у вас такие горящие глаза? Из них искры высекать можно.
— Может, у меня и горящие глаза, но сама я такие глаза ненавижу.
— Видали? Я ей делаю комплимент, а получается все наоборот. Глаза должны быть зеркалом души. Еврейские глаза знамениты своим огнем. Гои боятся, что своим взглядом мы прожжем их насквозь. Прости меня, Аса-Гешл, но гойские синие глаза такие же холодные и водянистые, как и их мозги. Может, поэтому ты такой бессердечный.
— Папа, вот ваше лекарство. Дай-то Бог, чтобы оно вам помогло.
Абрам сунул ложку с лекарством в рот и скорчил гримасу. Несколько капель пролилось ему на бороду.
— Фу! Спасибо. Где же вы были за границей?
— Во Франции.
— В Париже, а? И я там побывал — один разок. Давно это было. Веселый городишко, ничего не скажешь. Красавиц у них не так уж и много. Но что-то в их женщинах есть. Шик. Comme ci comme ça, oh la-la. Да и парижские карманники знают в своем деле толк. Обчистили меня, как липку, на виду у всех. Поднялся на Эйфелеву башню — весь Париж как на ладони. И этот, как его, Нотр-Дам, и площадь Согласия. Горячие сосиски с горчицей — объедение. Что говорить… Скажите лучше, евреям там жить дают?
