Абрам не умер. Спустя некоторое время он пришел в себя, сел и прислушался. В ушах звенело. Кровь стучала в жилах. Он все вспомнил. Где он? Выходит, она убежала и его бросила? Теперь ему хотелось только одного: не умереть здесь, в этом чужом доме. Собрав все силы, он с трудом поднялся на ноги, открыл дверь и стал медленно, на ощупь спускаться по лестнице, держась за перила и останавливаясь на каждой ступеньке перевести дух. (Никогда прежде не представлял он себе, что переступать с одной ноги на другую столь мучительно.) У него стучали зубы. Во дворе он шел, держась за стену дома. Он открыл один глаз и увидел красное небо. Одно слово, одна фраза готовы были сорваться с его губ, но он не мог их вспомнить. Перед ним выросло белое привидение. Это был пекарь.
— Эй, пан, я помогу вам. Приведу дрожки.
Абрам опустился на землю. Из труб поднимались в небо клубы дыма. Открывались окна. До него доносились пронзительные женские голоса. Кто-то поднес к его губам стакан воды. «И это конец? — подумал он, улыбнувшись в бороду. — Не так уж страшно». А из-за домов медленно выплывало утреннее солнце.
2
Найти дрожки работнику пекарни удалось далеко не сразу, да и кучер согласился везти больного только в том случае, если его будет кто-то сопровождать. Пекарь, поднявшийся в квартиру Маниных хозяев выяснить, не вернулась ли она домой, обнаружил дверь открытой. Он прошелся по квартире, затем спустился вниз, с помощью кучера посадил Абрама в экипаж и влез следом. Абрам сумел назвать кучеру Идин адрес, и дрожки тронулись; им вслед, разинув от удивления рты, глядели зеваки. Абрам полулежал, откинув голову на спинку сиденья, сопровождавший его пекарь крепко держал его за рукав. Несмотря на смертельную усталость, Абрам был в сознании, он вдыхал дым, запах свежеиспеченного хлеба, чувствовал, как дрожки перепрыгивают через только что подметенные канавы. Мальчишка пытался всучить прохожим утренние газеты. Перед домом, где находилась Идина мастерская, дрожки остановились. Из ворот вышел дворник. Вместе с женой он помог Абраму подняться на пятый этаж. «Должно быть, пьян», — решили они, уложили его на кровать в спальне и удалились, даже не подумав позвать врача. Дворник покачал головой.
— Ну и времена настали, — буркнул он. — Евреи и те пьют.
Маня долго бродила по улицам. Магазины еще не открылись, на дверях висели замки, ставни были закрыты. Иногда, правда, попадалась открытая молочная или бакалейная лавка. Разносчик нес в испачканном мукой подоле буханки хлеба. С грузовиков снимали бидоны с молоком и говяжьи туши. Из подворотни выехала груженная мусором подвода. Маня осмотрелась. Обнаружив, что находится на Низкой улице, где у Наоми с мужем была пекарня, она поспешила туда. Наоми, в прошлом домоправительница реб Мешулама Муската, уже сидела у ворот, присматривая за корзиной свежеиспеченного хлеба и за булочками. Она была в сером демисезонном пальто, на поясе у нее висела сумка. Увидев Маню, она всплеснула руками и воскликнула:
— Господи помилуй! Что это ты здесь делаешь?!
Маня, бормоча что-то нечленораздельное, ударилась в слезы. Наоми смотрела на нее с изумлением. Сначала она вообще не могла понять, что та говорит; когда же наконец поняла, чуть было не ударила негодницу, однако сдержалась и, позвав падчерицу, чтобы та оставалась на хозяйстве, остановила дрожки и велела кучеру ехать на Птасью, где жила Маня. Дорогой Наоми качалась из стороны в сторону и сморкалась в фартук, как будто ехала в дрогах на кладбище.
— Господи! Господи! Надо же, учинить такое! А ведь твой отец был добропорядочным евреем.
— Меня топором изрубить мало, — причитала Маня. — На мелкие кусочки.
— Ладно, ладно. Будет выть! Видит Бог, тебе не позавидуешь.
Наоми пребывала в приподнятом настроении. Она любила, когда что-то случалось, ей нравилось иметь дело с полицией, бегать по кладбищам. Ах, эта Маня! Шлюха — иначе не скажешь! Да и Мускатам теперь забот прибавится. Пусть знают: кто-кто, а Наоми — женщина порядочная. Она не могла дождаться, когда дрожки прибудут на место, вскочила и ехала стоя, вытирая лоб рукавом и вцепившись Мане в руку, словно боялась, что та выскочит из экипажа и убежит.
