— Все это чушь, — говорил Леон Коробейник. — У каждой женщины есть своя цена. — И он схватил Крупника за отворот пиджака, как будто хотел доверить ему какую-то тайну. — Взять, к примеру, меня. Я не молод и не красив. Мучаюсь язвой — никому такого не пожелаю. Без операции, боюсь, не обойтись. Так вот, на прошлой неделе, в среду кажется, звонят мне какие-то гои и зовут прийти к ним домой на Розовую аллею. Они дочь замуж выдают, и им нужны драгоценности. Беру у Екла Дреймана пару цацек, сажусь в дрожки и еду. Поднимаюсь по мраморной лестнице, звоню. Открывает женщина. Смотрю на нее и, представь, глазам своим не верю, таких только во сне видишь: высокая блондинка, а улыбка такая, что дрожь берет. «Простите, — говорю, — вы, случаем, не невеста?» А она смеется: я, говорит, не невеста, а мать невесты. Слушай, я думал, сейчас в обморок упаду. «Ну, — говорю, — могу себе представить, какая у вас дочка, раз мать такая красавица». Она опять смеется и говорит, что дочки сейчас нет, она на примерке у портнихи и скоро вернется. А она, стало быть, дома одна. Тут я про коммерцию напрочь забыл. Демонстрирую ей свой товар, она смотрит на цацки, надевает их и вздыхает. «Чего это вы вздыхаете? — спрашиваю. — Я с вас лишнего не возьму». Ну, слово за слово, и она все мне про себя рассказала. Муж у нее все промотал. Дочкин жених — граф. Свадьбу надо сыграть по высшему разряду, нельзя ударить лицом в грязь, а денег — ни копейки. Тут я, будто в шутку, говорю: «Я человек не богатый, в этом деле посредник, и только. Но я бы заплатил за вас больше, чем стоит самый большой бриллиант на свете». Сказал, а сам думаю: сейчас спустит меня с лестницы. А она вместо этого смотрит на меня своими огромными глазищами, да так, что у меня поджилки трясутся, и говорит: «Ради своих детей я на любую жертву готова». В такие моменты либо тебя паралич разбивает, либо сильным, как лев, становишься.
Мотя Рыжий хлопнул рукой по столу.
— Ну и что? — поинтересовался он. — Получил то, что хотел?
— Если и получил, ты об этом все равно не узнаешь.
Копл сложил руки за спиной.
— Ври дальше, мы слушаем, — сказал он.
— Где ты был? — спросил Ичеле Пелцвизнер. — Все за мадам Голдсобер увиваешься?
— Ни за кем я не увиваюсь.
— Садись, сыграем.
— Мне пора. — Копл вышел в коридор и надел пальто и шляпу. Спустившись на улицу, он повернул к мосту. К успеху у женщин он привык, однако сегодняшний приход Леи и внезапная страсть мадам Голдсобер явились для него неожиданностью. Он остановился под фонарем и закурил папиросу. «У меня есть все, — размышлял он, — деньги, женщины, собственность. Что еще нужно? Какой смысл куда-то ехать?»
На перекрестке Малой, Столовой и Млинарской он зашел в ресторан и, после некоторых колебаний, снял трубку и позвонил Лее:
— Лея, это я.
— Копл! А я весь день о тебе думаю. Все, что сегодня произошло, — как сон.
— Может, увидимся?
— Ты где? Приезжай. Дома никого нет — только дети.
Копл сел в пятый трамвай. Лея жила на Теплой. Он вышел из трамвая за Городским рынком и пошел пешком мимо казарм и военной пекарни. Впереди была жандармерия. В темном дворе мерцали огоньки. В будке стоял вооруженный часовой. В ночной тиши канонада звучала громче, яснее. Пошел дождь. «Все висит на волоске», — подумал Копл. Ему вдруг вспомнилось, что он слышал, когда, еще ребенком, ходил в школу. Он слышал, что Земля стоит на Левиафане, морском чудовище, и что, если Левиафан выпустит хвост из пасти, весь мир рухнет. Войдя в подъезд, он вынул носовой платок и вытер мокрое лицо. Позвонил и услышал за дверью Леины шаги. Он не поверил своим глазам: никогда еще не видел он ее так изысканно одетой. Шелковый шарф, пеньюар с атласной каймой, домашние туфли с помпонами. На пальце бриллиантовое кольцо. Она взяла его под руку и повела в комнату Мойше-Габриэла. Копл был здесь впервые. Книжные шкафы, на пюпитре том Талмуда. Если б не кушетка, Копл мог бы подумать, что он попал в хасидский молельный дом. Его охватило чувство неловкости. «Она похожа на жену раввина», — подумал он, прежде чем сесть. Ему стало казаться, что Лею он видел последний раз очень давно.
