Он наклонил голову:
– Я об этом слышал. Где-то на Авельянеде из одного гринго сделали котлету. Сожгли машину, по-моему, нашли несколько мелков кокса…
– Полиция думает, что речь идет о разборке между наркодельцами.
– Как у вас получается с полицией? С кем вы работаете?
– С комиссаром Фортунато из бригады Сан-Хусто. – Она наблюдала за его лицом, но лицо Качо ничего не выражало. – Вы знаете комиссара Фортунато?
Качо потянулся за содовой и, наливая себе воды, скосил на нее глаза:
– Очень немного. Так, больше по его репутации. – Он откинул голову и изучающе посмотрел на нее, потом сменил тему: – Вы спортсменка, верно?
Неожиданный вопрос удивил ее и польстил.
– Я бегунья.
– На какую дистанцию?
– Марафон.
Он поднял брови и, как бы оценивая услышанное, заметил:
– Я догадался, что вы спортсменка, по тому, как вы двигаетесь. Как сели на диван. Вы управляете своим телом. Есть такие люди.
– Вы очень наблюдательны.
– В моей профессии нельзя не быть наблюдательным. Наблюдай, собирай информацию. В этом разница между теми, кто гниет в могиле, и теми, кто дышит свободным воздухом. В этом – и в везении. Но теперь вы заинтересовали меня этим гринго, которого замочили. Что он делал в Буэнос-Айресе? Зачем кому-то понадобилось его мочить?
– Он был писателем, собирал материал для новой книги. Очень может быть, что сам, того не зная, вляпался в какую-то историю.
– Несомненно. – Он презрительно прищелкнул языком. – Boludo! Дурак! – Он покачал головой, потом вздохнул. – Видите, Афина, это я спрашиваю вас. Простите, что отнял у вас время.
Она почувствовала, что он пытается ускользнуть от нее:
– Ну что вы. Все в порядке. Но вы сказали, что знаете Мигеля Фортунато по его репутации. А какая у него репутация?
Качо повел плечами и ответил не сразу:
– К палачам его не относят. В маленьких спектаклях, якобы заканчивающихся перестрелкой, в которой muchacho между делом шлепают, замечен не был. Он неплохой человек. Не стоит забывать, конечно, что он полицейский.
Она подумала, как бы поделикатнее спросить:
– Он… он договаривается с людьми?
– Chica! Ведь он комиссар!
– То есть? Что это значит?
По его взгляду она поняла, что для него ответ на такой глупый вопрос будет просто сотрясением воздуха.
– Я вот что скажу вам: расследование вести он умеет. И прекрасно знает свой район.
Его слова она восприняла как санкцию на сотрудничество с Фортунато, и это подняло дух. Просто, может быть, ему приходилось идти на маленькие компромиссы, чтобы дорасти до своего поста. Может быть, не было иного пути.
Перед ней, скрестив ноги и положив подбородок на руки, сидел и смотрел на нее преступник. Она понимала, какой экзотической должна казаться ему встреча с ней, во всяком случае не менее экзотической, чем была для нее. Ей никогда раньше не приходилось встречаться с революционером, или террористом, как их называли в то время.
– Рикардо говорил, что вы знаете друг друга с семидесятых. – Она остановилась, потом как бы подсказала: – Ну, что вы оба были в Ejercito Revolucionario del Pueblo.
Вопрос явно не обрадовал его, и он сердито посмотрел на нее:
– Да. Мы, а с нами еще шесть сотен дураков против сил безопасности в четыреста тысяч человек. В среднем нам было года по двадцать три.
Она представила, как несколько сотен юнцов бросили вызов целому государству, и ей стало дурно, потому что она по себе понимала всю безнадежность такого шага, но вместе с тем не могла не испытывать своего рода благоговения перед сидевшим напротив человеком, как будто он олицетворял что-то безмерно глубокое и таинственное.
– Как вы могли взяться за такое… такое невозможное дело?
– Отчего же? Че победил! Кастро победил! – Но тут же возбужденный отрывистый местный говор сгладился, сменившись более философским повествовательным тоном. – Дело не в количестве. Все дело в том, как смотришь на вещи. Ты же авангард Революции, святой освободительной борьбы за Народ. Ты на стороне Добра. Справедливости. Исторической судьбы. – Он передернул плечами. – И тому подобных глупостей. – И с горечью продолжил: – Я вам, Professora, расскажу, как это было. Попробуйте использовать это в своих лекциях. Наш лидер, Сантучо, до того презирал статистику, что утратил связь с реальностью. В его представлении мы должны были победить, потому что у нас железная воля. Победа или смерть за Аргентину – вот был наш лозунг. Он воображал, что массы как один встанут поддерживать нас, что наши шесть сотен рекрутов – только начало шестидесяти тысяч. Это были мечтания. Но тем временем наших сторонников пытали, наших близких убивали, и кончилось тем, что не мы их, а они нас загнали в угол – просто у них была лучше поставлена разведка. Нас зажали в стальное кольцо, и Сантучо был не в силах разорвать его своим трансцендентным мышлением.
