– Ну так как, сынок, будем работать вместе?
В следующие четыре дня Фортунато имел удовольствие провести много часов с Богусо, которого перевели в чистую выбеленную камеру для VIP-персон в комиссариате № 33; там были лампочки, туалет и раковина. На нем это очень быстро сказалось положительно, он смотрелся отдохнувшим и с усердием занимался учебой. Фортунато написал его историю со всеми необходимыми деталями и дал ему копию expediente, чтобы он ознакомился с другими уликами и показаниями. Место и угол вхождения пуль, модель и цвет автомобиля убийцы, детали одежды Уотербери, его внешность. Богусо даже свозили на место преступления, чтобы он запомнил дополнительные детали, которые может знать только очевидец.
Странным образом все это походило на театр, где роль Мигеля Фортунато играл Энрике Богусо. Согласно сценарию, ненайденный соучастник выстрелил из пистолета тридцать второго калибра в ноги, пах и грудь Уотербери, а он, Богусо, прекратил его страдания выстрелом в голову из девятимиллиметрового. Бианко раздобыл для Фортунато чистенький пистолет «астра», взятый у мертвого банковского грабителя, и он выстрелил в кусок мяса. Свой клерк на складе вещественных доказательств следственной бригады отвернулся, чтобы не увидеть, как он подложил эту пулю взамен той, которая прошила череп Уотербери. Богусо с величайшим усердием заляпал своими отпечатками пальцев все «орудие преступления», после чего Фортунато забрал «астру» к себе домой, чтобы там она и хранилась. В качестве соучастника для Богусо подобрали по картотеке уругвайского уголовника, который уже пять лет не показывался в Аргентине.
Фортунато натаскивал Богусо каждый день и внимательно следил за его успехами, с холодеющим сердцем выслушивая, как убийца одну за другой излагает заученные жуткие подробности той ночи. По ночам и в видениях наяву, которые все чаще посещали его, Фортунато начинал смешивать собственное «я» с Богусо, с жертвами в накинутых на голову черных мешках, с бесстрастными людьми, пившими кофе, устав пытать свои жертвы электрошоком. Он никогда не чувствовал ненависти к преступникам, которых ему доводилось преследовать, но начал ненавидеть Богусо, причем с такой силой, что скрывать это становилось очень трудно. Он мечтал убить его, мечтал увидеть, как будет корчиться от боли его лицо, когда он в предсмертных судорогах завалится на спину. Он, человек, которому никогда не хотелось убивать. Богусо стал для него олицетворением всех неизвестных людей, которые втянули его в этот кошмар: Шефа, всегда такого говорливого и жизнерадостного, с его помешательством на танго, садиста Доминго, Васкеса с его коксом, всего этого сонма теней, которые принадлежат к высшим эшелонам власти, а потому недосягаемы и неуязвимы. И где-то у самой вершины пирамиды маячила смутная и почти бесплотная фигура – Карло Пелегрини.
Что касается Богусо, то чем больше он осваивался в своей новой роли, тем нахальнее и требовательнее становился.
– Друг Фортунато, – говорил он, – давайте поговорим о том, что будет после того, как мне вынесут приговор. Я хочу знать более определенно, когда я выйду из тюрьмы и сколько денег будет меня ждать. Ваши обещания – одно только движение воздуха, – недовольно тряс он головой. – Так дела не делаются.
– Не умничай, Богусо. Накличешь на свою голову новые проблемы.
– А почем мне знать, что вы меня не кинете, как только все закончится? «Убит при попытке к бегству, покончил с собой в камере» и тому подобные штучки. Знаем мы эти старые полицейские фокусы.
Он слегка похлопывал убийцу по плечу и говорил:
– Это бизнес, Энрике. В бизнесе партнера не убивают.
Такое объяснение даже ему казалось шатким.
