Ты всегда хочешь все разрушить? – спросила Лидия хриплым голосом. – Тебе плохо, когда все хорошо?
Может, ты хочешь разрушить мир? – добавила она еще. – Боюсь, у тебя не хватит сил.
Я начал было отрицать и клясться, но вдруг затих и съежился под ее взглядом. Позабытая тень пронеслась наискосок через зал. Я понял, что она ее видит тоже. Разрушительный импульс, пережитый в юности, послал привет из дальней мглы. Мне хотелось сказать, что и это иллюзия, не больше, но слова вдруг исчезли, я лишь тряс головой. Отгонял наваждение, от нее, не от себя, чувствуя в растерянности – с ним не сладить.
Потом мы ушли, она была холодна. Задумчива, отстранена, молчалива. Еще была надежда, что не я тому виной. Что она вновь думает о слабоумном принце, о мечте, которой не суждено сбыться.
Мы расстались у ее парадного, Лидия сослалась на какие-то дела. Я хотел успокоить ее, рассказать о чем-то веселом. Например, о фокуснике Симоне – но нет, она не желала слушать.
Я встревожился по-настоящему на другое утро. Телефон Лидии был отключен, электронный мессенджер не подавал признаков жизни. Я названивал и названивал, не желая сдаваться. Написал ей несколько писем, последнее – в недоумевающе-оскорбленном тоне. И уже знал при этом: все очень плохо.
Через пару дней мои нервы сдали. Я метался, не находя себе места, корил себя, ругал, ненавидел. Было ясно, всему виной моя злополучная речь в субботу – но нельзя же, нельзя принимать ее всерьез! Неужели, думал я, мы столь беспечны, глупы, небрежны?
Мысль о том, что все может рухнуть – глупо, бесславно, в один миг – была невыносима. Неужели так легко не простить – почти ни за что? Город февраля, залитый мартовским солнцем, грубо ухмылялся мне в лицо. Я не выходил на улицу, бродил по комнатам, растерян и жалок. Выискивал оправдания – себе и Лидии, ее молчанию, жестокой позе. Я не знал, что сделать, что предпринять – а потом решился, более не стыдясь: подкараулил ее у дома, в чахлом сквере у подъезда, на виду у консьержа.
Голова кружилась, и асфальт уходил из-под ног. Ничего, – говорил я себе, – ничего, терпи. Может, что-то случилось, может она больна? Или вдруг – авария, госпиталь, неподвижность? Вот и правильное решение – сначала ждать здесь. Потом звонить в дверь, опрашивать соседей, поднимать тревогу…
Нет, нет, я конечно знал: все куда проще. Она в полном порядке и не желает меня видеть. Просто я оступился – и вот лечу; под моим канатом нет страховочной сетки. Публика безжалостна – то есть, безжалостна Лидия, и мир беспощаден, он не слышит мольб. Но я все равно умолял, просил – как еще недавно молил о любви. Пусть, пусть она появится наконец, пусть говорит со мной, хоть недолго.
Я хотел объясниться – нагромоздить на лишние фразы новые ворохи ненужных фраз. У меня в мозгу вызревали сотни формулировок. Целые концепции рождались там – они сделали бы честь не самым худшим из философов.
Я хотел рассказать ей о стихиях воззрений, не поддающихся ни предсказанию, ни расчету. Об их жизни и смерти, об импульсе разрушения, что приходит и отступает, возрождается и пропадает вновь. От него не избавиться, ибо каждый – и ленив, и нетерпелив, и слаб. Как бы я ни бежал протеста, протест рождается, и его не скроешь. Как бы я ни старался быть терпимым и кротким, импульс разрушения тычет кругом стальной тростью. Он выискивает стереотипы и бьет наотмашь – не во все, лишь в самые вопиющие из них. Лишь в те, от которых совсем уж тошно. Ведь в целом я не злобен, нет-нет, я не…
Все это я хотел растолковать Лидии, а еще – что я отнюдь не могуч. Неразумен и в чем-то глуп, несмотря на Семманта. Сил моих хватает ненадолго, а когда они кончаются, я могу лишь одно – рушить, не думая, швырять, не глядя, подбрасывать, не ловя. Так поступает слабый – я. Можно ли за это меня казнить?
Я ждал у дома, топтался возле грязной скамьи. Консьерж сначала был удивлен, а потом, мне казалось, глядел с насмешкой. Мне было плевать, я его не замечал. Пусть, пусть смеются все – консьержи, таксисты, официанты…
И Лидия появилась – порывиста и красива. Она пришла не одна, ее спутник был мне незнаком и ничего не значил. Привет, – кивнул я как ни в чем не бывало. – Давно не виделись. Хочешь кофе?
