Тем временем стало известно, что через десять минут поступит очередной пациент в критическом состоянии, и наш старший врач, уже отработавший дневную смену, задержался, чтобы помочь перевезти в другую больницу девушку с передозировкой. Я оглядела смотровые палаты приемного покоя – все они были заполнены. Консультант нашей команды заметила мой встревоженный взгляд и заверила меня, что успеет переместить одного пациента в травматологию, чтобы мы приняли на его место вновь прибывшего. Оглянувшись, я увидела, что ассистент уже подготовил все для транспортировки, и помогла консультанту выкатить тележку из приемного покоя, чтобы дотолкать до травматологии.
Мы лавировали по коридорам, забитым тележками других пациентов, на ходу соображая, в каком направлении двигаться. «Десятая палата!» – кричала консультант, но когда мы добрались до десятой, там уже снова все было занято. Везде все было занято.
– Я разберусь! – пообещала консультант, поэтому я оставила ее с пациентом и ринулась обратно в приемный покой. Поступившим оказался пациент с сердечным приступом. До прибытия к нам ему уже успели провести дефибрилляцию и восстановить нормальный пульс, так что мы вставили ему эндотрахеальную трубку и подготовили к экстренной коронарной ангиопластике[17]. Эта операция должна была спасти ему жизнь, и я могла бы гордиться работой нашей команды, но когда передавала его с рук на руки анестезиологам в рентгенооперационную, меня больше всего занимал вопрос, где найти для него койку сразу после того, как он оклемается.
Эта операция должна была спасти ему жизнь, и я могла бы гордиться работой нашей команды, но когда передавала его с рук на руки анестезиологам в рентгенооперационную, меня больше всего занимал вопрос, где найти для него койку.
Затем я переключилась на пожилого пациента с гипоксией[18]. В воздухе, которым мы дышим, содержится примерно двадцать один процент кислорода, но бо́льшая часть кислорода, поступающего из наших легких в кровь, не используется по назначению. В крови здорового человека – даже после того, как она снабдит все прочие органы кислородом для выживания, – до восьмидесяти процентов кислорода остается не востребовано. Легкие этого человека сейчас получали стопроцентный кислород, но не работали как положено – и все равно не обеспечивали нужным количеством кислорода его истощенную кровь. Его семья сидела вокруг него, а он продолжал бороться, невзирая на то, что его уже подключили к неинвазивной легочной вентиляции, чтобы он продержался чуть подольше. Для его близких он был единственным приоритетом, опорой их мироздания. Для меня же он был одним из списка пациентов, и за мной оставалось решение, может ли ему помочь реанимация.
Нас учат, что подобные решения должны приниматься независимо и не могут диктоваться реальностью или доступностью самой помощи. Главное – отвечать на вопросы в следующем порядке:
Вопрос 1. В чем пациент нуждается?
Вопрос 2. Как я могу это обеспечить?
Такому подходу я полностью доверяю. Умение правильно решить, оказывать ли пациенту дальнейшую помощь, – один из важнейших и ценнейших навыков реаниматолога. Реальность кричала мне, что в реанимационном отделении не хватает коек, а мой внутренний голос приказывал не слушать ее, потому что опираться на этот факт, отрешившись от пациента перед собой, было бы слишком несправедливо.
Тут вернулась консультант, и у нас состоялся долгий разговор. Мы перечитали всю историю болезни пациента, пересмотрели все его рентгеновские снимки, побеседовали с семьей. Было решено, что дальнейшие усилия по его реанимации не приведут к улучшениям. А значит, его переведут в общую терапию с расчетом на то, что это последние дни его жизни. Я согласилась, что для самого же пациента это решение правильное, – но в то же время испытала огромное облегчение и от того, что теперь не нужно ломать голову, как найти для него койко-место в реанимации. Я продолжала работать – и всю ночь надеялась на то, что очередному пациенту на моем вызове не понадобится койка в реанимации, а также на то, что я все-таки не позволю внешним обстоятельствам повлиять на мою оценку.
