— Хочешь, чтобы я покаялся? — игриво ответил старик. — Как сейчас помню, выгодное дельце я тогда провернул, — потирая ладонью о ладонь, довольно продолжал Иза. — Говорят, эти сволочи потом долго меня искали, но как найти старика Изу?
— Тем не менее вы все же оказались на их судне теперь? — развивая тему, спросил Марсий.
— А ты настырный парень, я смотрю, — недовольно произнес Иза и продолжил. — Когда меня погнали с Гириуса, не оставалось выбора, и я пришел к ним сам, просить убежища. Извинялся, извивался, обещал служить.
Слова старика лились легко и складно, казалось, что он говорил правду, но искренности в нем не было. Марсий понимал, что Иза был последним человеком во вселенной, которому можно было доверять, но слушал внимательно.
— Говоришь, та планета подходит для жизни? — с хитрым прищуром спросил Иза.
— Да, она превосходна. Хет прожил там два года и, как видите, жив и здоров, — произнес Марсий, указывая рукой на сидящего рядом Хета.
Оглядев юношу, старик обратился напрямую к нему:
— Так, значит… — Иза запнулся, впервые за все время выразив сомнение. — Значит, ты эти два года провел на обитаемой планете?
Выражение лица Изы оставалось каменным, но в глазах густел поток мыслей.
Словно погрузившись в себя, старик, жестикулируя, стал бормотать себе под нос невнятные слова: «Они встретили парня в том мире, а туда он прилетел на моем корабле, один бы он с ним не справился, даже если бы знал, куда лететь».
— Ты знал о Голубой планете? Знал координаты? — обратившись в сторону Хета вновь, спросил старик.
— Нет. Я просто летел в никуда, заплутал и опустил руки. Корабль принес меня к ней сам, — в очередной раз поведал историю своего пути Хет.
Иза с досадой улыбнулся, словно в чем-то разочаровавшись. Казалось, история с Хетом его несказанно заинтересовала, причем в изумление старика приводило не то, что принц провел там два года один, и не то, что найденная планета подходила для жизни, а именно тот факт, что муриец попал туда на его корабле. Подойдя к юноше ближе, он стал просить его вспомнить, как и что он нажимал, к чему прикасался, но Хет, искренне раскаиваясь, продолжал объяснять ему, что секрет как раз и заключался в том, что он абсолютно ничего не нажимал, позволив кораблю лететь куда ему вздумается, на автопилоте.
Старик вел себя очень странно. Он побледнел, потом вдруг весь засиял, словно человек, открывший главный секрет мирозданья, и стал хохотать. У него блестели глаза и, казалось даже, что он помолодел. Иза живо ходил из стороны в сторону и все повторял как заведенный: «Ничего не нажимал! Ничего не нажимал!»
Затем, внезапно успокоившись, он вернулся к штурвалу, продолжив указывать путь кораблю, но, возбудив сильный интерес своим поведением, не перестал находиться под прицелом всеобщего внимания.
Атла одна знала, что именно так радовало старика и, не выдержав, рассмеялась. Услышав смех Атлы, Марсий спросил.
— Что все это значит? Чему вы улыбаетесь, Иза?
— Я улыбаюсь превратностям судьбы! — пространно ответил Иза, сдерживая смех.
— В каком смысле — превратностям? — спросил Хет.
— Этим кораблем долгое время швырялись, как никчемной вещицей. Я не знал, как от него избавиться, никто его не покупал, и когда сбыл, контрабандисты проклинали меня за то, что я подсунул им неисправное судно, а в результате оказалось, что вина корабля была только в том, что он хотел увести своего хозяина в идеальный мир, как можно дальше от краха и разочарования.
— Вы говорите загадками? Как машина сама могла этого хотеть? — удивленно спросил Марсий.
— Дело не совсем в корабле, скорее он стал таким по моей вине. Миллионы километров я исколесил на этом судне по просторам Семи миров и за пределами их. Я собственноручно создал его, собирал, испытывал и запускал. Тебя на свете еще не было, а эта птица уже летала по мирам, восхищая всех своим совершенством. Это была самая скорая молния во всех Семи мирах. Я знал расположение каждой детали. Я управлял им ловко и легко, словно он был моей правой рукой. Не раз этот корабль спасал мне жизнь. Он был самым дорогим: моим домом, обсерваторией, единственным имуществом. Так было до тех пор, пока я не поймал тот самый злополучный импульс, за которым ты приходил ко мне на Гириусе. Я ловлю сотни сигналов, волн, частот каждый день, и этому незначительному информационному всплеску не придал бы никакого значения, если бы он сам не обозначил свою важность.
