Комментарий сестры насчет материнства уязвил Тину до глубины души. Хорошо бы, думала она, пережить с обидой ночь, чтобы назавтра устроить со Стеллой родственную пикировку. Ведь и Стелла далеко не идеальна; надо только припомнить и внятно перечислить ее недостатки. Трое младших племянников, ища спасения от жары, улеглись в Тининой гостиной, да и заснули под вечерние новости. Тина могла бы укрыть мальчиков пледами и спокойненько просидеть вечер в кухне вместе с Рокко, который пристрастился к раскладыванию пасьянсов. Однако очень уж несправедлива была сегодня Стелла; Тина не стерпит, она пойдет к сестре немедленно, она ей выскажет…
Несколько минут Тина впустую трезвонила у парадной двери. Потом догадалась: отпустила кнопку звонка, прислушалась. Жужжал новостями телевизор, но сквозь эти звуки Тина уловила глухой стук. Обежав дом, она с черного хода вломилась прямо в кухню. О приеме Геймлиха Тина не ведала, зато умела работать кулаками и обладала бычьей силищей – в Антонио уродилась. А главное – Тина не растерялась. У нее и мысли не мелькнуло, что она неправильно будет действовать. Короче, Тина принялась бить Стеллу в грудь. Несколько ударов под дых – и куриная кость вылетела из Стеллиного горла.
Лежа животом на кухонной раковине, Стелла делала трудные вдохи-выдохи. Зубы были синевато-лилового оттенка – их окрасило виноградное вино.
– Тина, – простонала Стелла. – Тина, я чуть не умерла.
– Знаю. Давненько этого с тобой не случалось.
Разумеется, пассаж, прямо сейчас ожидающий читателя, не претендует на истинность. Это чистой воды фантазия. Сама я в призраков не верю и уж точно не рассчитываю, что в них поверит читатель. И все-таки прошу набраться терпения и допустить, что по смерти маленькой девочки кое-что осталось, некий, так сказать, осадок. Не может ли этот «осадок» – материальный или существующий лишь в материнском воображении – преследовать осиротевшую мать? Пойдем дальше, будем смелее – назовем «осадок» более привычным словом – «призрак»; предположим, что он никуда не улетел, остался, незримый, со скорбящей матерью; что, бесплотный, жаждет прильнуть к мягкой и теплой материнской груди. Не изноется ли крошечное слабое сердечко, когда мать, вроде бы безутешная, заменит свою первую девочку – второй; даст ей то же имя, изольет на нее ласки, которых не успело вкусить первое дитя, и станет уповать на эту, вторую, со всем материнским жаром? Пусть читатель задумается, каково оно – умереть задолго до срока и наблюдать, как все, предназначенное тебе в жизни, получает сестра, носящая твое имя, сестра, чьи совершенства лишь подчеркивают, что сама ты была черновой версией?
Я не прошу читателя поверить в призраков или бессмертные души, которым отказано в райском блаженстве за то, что они не смирились с горем или суть одержимы завистью; о нет, я не прошу верить в это, поскольку сама не забиваю этим голову. Но вдруг сила человеческой веры способна вдыхать жизнь даже в образы и понятия, на веру принятые? Вдруг напитанные нашей верой, воображаемые сущности обретают над нами власть, а следом за властью – и самую жизнь? Ибо что есть вера, если не жажда верить?
Теперь представьте, что маленький призрак отслеживает каждый шаг своей сестры-тезки, проживающей жизнь, не ей предназначенную. Призрак видит, что эта, его заменившая, становится красавицей и умницей, что ее обожают, балуют, добиваются ее расположения, клянутся ей в любви. Удивительно ли, что призрак проникается завистью и ненавистью к сестре, как должное принимающей великие милости судьбы, а то и брезгующей ими? Не станет ли Стелла Вторая врагом для маленького призрака? Не захочется ли призраку сбить с нее спесь, научить ценить жизнь и почаще задаваться вопросом, а заслужила ли она (и если да, то чем конкретно) и само земное существование, и благосклонность фортуны? Приняв все это во внимание, подумайте: а не «уроки» ли маленького призрака, не эти ли яростные, спонтанные, почти неправдоподобные атаки, собственно, и сформировали характер Стеллы Второй? Не они ли внушили ей упрямство, наделили бойцовскими качествами вечной одиночки? Не они ли поставили барьер между Стеллой Второй и естественным стремлением любить и быть любимой, открывать душу себе подобным и пользоваться, как все нормальные люди, чужими жилетками для облегчения души собственной? Ведь именно этого жаждала и не могла получить Стелла Первая. И вот, после полувека безуспешных попыток поквитаться, она, питаемая верой Стеллы Второй, наконец-то измыслила надежный способ.
