Близнецы олицетворяли собой счастливое детство.
Когда я жила с мамой и папой Лонгчэмп, у нас царила любовь, но ее омрачали вечная нехватка денег и болезнь мамы. Конечно, все было далеко от совершенства.
Как повезло детям, попавшим в счастливые семьи! Они как зерна, упавшие на плодородную почву. Каждый при первом взгляде на чету Бэлдок получал заряд доброты, энергии, счастья, его охватывало умиротворение.
Мы с Тришей помогли близнецам обосноваться в комнате. Они были переполнены летними впечатлениями.
– О, Триша, мы так счастливы, – хвасталась Сам. Так приятно попасть снова в школу, – подхватила Бэтти.
– Да, да, в школу, – кивала Сам, – и так интересно встретить здесь кого-нибудь нового, – она посмотрела в мою сторону. Я улыбнулась в ответ.
Близнецы не успокоились до тех пор, пока не поместили каждую вещь на свое место. Мы с Тришей пригласили их к себе и остаток дня потратили на разговоры о музыке, фильмах и моделях причесок.
Агнесса волновалась из-за того, что не появлялся ее старый постоялец Дональд Росси. Но во время обеда дверь открылась, и она кинулась его приветствовать. Дональд вошел вместе с шофером отца, известного комедианта, работающего сейчас в ночном клубе в Бостоне.
Шофер принес его чемодан. Дональд был невысокий, пятнадцатилетний кучерявый блондин, весь в веснушках. У него было овальное лицо, с выразительными полными губами, которые хорошо служили ему, когда он пародировал известных кинозвезд К. Кагней и Эдварда Г. Робинсона. Он принадлежал к людям, с первого же взгляда вызывавшим симпатию.
– Я голоден, – сообщил он и самостоятельно, в отличие от Артура, боявшегося кухни как чумного барака, спустился за едой.
– Не могли бы вы сначала отнести вещи в комнату, Дональд, – попросила его Агнесса.
– Они могут подождать, а мой живот – нет, – ответил он и рассмеялся собственной шутке. – Это мне напоминает одну хохму моего отца, – добавил Дональд, работая вилкой с такой скоростью, словно сосиска могла убежать. – Два голодных парня в пустыне набрели на мертвого верблюда. Первый говорит: «Я умру, но не стану есть, я не могу осилить собственное обоняние». «Обоняние?» – воскликнул второй парень. «Я не могу осилить этот горб». – И еще раз рассмеялся собственной шутке. Близнецы смотрели на него с восхищением, их рты не закрывались, Артур лишь слегка склонил голову.
– Дорогой Дональд, – сказала Агнесса, – я не думаю, что стол – подходящая сцена для шуток.
Дональд поедал одно блюдо за другим, продолжая шутить. Покончив с картофелем и овощами, он принялся за цыпленка.
– Вы не хотите смешивать шутки и еду? Все в порядке, – сказал он потягиваясь. – У торговца яблоками на дне корзины лежало одно подгнившее яблоко, вдова, решив, что внизу она отыщет самые спелые и крупные плоды…
– Извини меня, Дональд, – прервала его Агнесса, – но дохлые верблюды и гнилые яблоки – не лучшая тема для разговора за столом.
– О, – на минуту он замолчал. – Вы знаете притчу о тех, кто умирает и идет в рай. – Его пауза казалась отдыхом перед долгой дорогой.
Я посмотрела на Агнессу, она глубоко вздохнула и покачала головой. Кажется, все студенческое семейство было в сборе. Близнецы имели свою комнату, Артур свою, Дональд, слава Богу, жил в самом дальнем конце коридора, и, конечно, я и Триша.
Еще до конца недели Артур и Дональд успели поссориться из-за того, что Дональд отпускал едкие шуточки по поводу веса первого. Агнесса ухитрилась добиться хрупкого перемирия, которое стоило нам обеда. На этой неделе дежурным по кухне был Дональд, он мог входить на кухню без миссис Лидди, чем и воспользовался для того, чтобы снять мясо с цыпленка. Артуру он положил в тарелку картофельный гарнир со скелетом. Было довольно смешно, и Триша и близнецы от души посмеялись, но Артур обиделся и покинул стол. Агнесса попросила Дональда догнать его и принести извинения.
– В этом доме всегда царил мир, – читала она нотацию, – мы всегда были прутьями одной метлы, и нас было сложно поссорить.
– Хей, я всегда все делаю на показ, – сказал Дональд, разминая мнимую сигару, наподобие Грохо Мейва. Он был великодушен и пошел принести свои извинения. Вернувшись же сказал, что по крайней мере, его совесть теперь спокойна.
