Представив, какой роскошный беломраморный коровник на дюжину рогатых персон она построит при своем будущем дворце, я улыбнулась и закрыла глаза. Солнце спряталось, фиолетовая ноздреватая тьма сладко пахла субтропическими цветами с легкой примесью ароматов крупного и мелкого рогатого скота. Многотрудный долгий день меня утомил, и я чувствовала, что вот-вот усну.
– Куды тя несет, дурында! – бешено завопила невидимая в темноте тетка Маруся, помешав мне погрузиться в сладкую дрему. – Куды прешься, трицератопсиха?!
Я широко открыла глаза. Трицератопс – это такой страхолюдный динозавр с огромными рогами, я видела его в кино и крепко запомнила. На кого это орет гневливая Маруся? Не завела же она, в самом деле, в своем полезном зверинце вымершего ящера?
В ответ на мой немой вопрос и ругань Маруси раздался низкий укоризненный вой:
– Му-у-у!
Определенно, трицератопсихой скотовладелица обозвала свою корову Нюсю.
Не успела я посмеяться над тем, какие мудреные ругательства выучили местные бабки с наступлением на Бурково цивилизации, как снова была испугана громким криком. На сей раз орали у меня над головой.
– Паха! Пашенька! – зайцем заверещал в ночи ненормально высокий мужской голос.
Похоже, на балкон, нависающий над моей укромной лавочкой, вышел нежный юноша.
– Где ты, Паха? Вернись! Пашенька! Паха! – без устали призывал он визгливым голосом на грани истерики.
– Вот вам и цивилизация! – пробормотала я.
До нашествия богатеньких избалованных горожан в Буркове и слыхом не слыхали об однополой любви, а теперь – вот, пожалуйста! Какой-то нервный педик на балконе заламывает руки и громогласно рыдает по покинувшему его Пашеньке!
– Поля, успокойся! – произнес усталый женский голос.
– Поля – это Полина? – машинально задалась вопросом я, подняв глаза к кирпичному потолку.
– Поля, вернись в комнату и закрой балконную дверь, ты напустишь в дом комаров! – в женском голосе стремительно нарастало раздражение. – Поль, я кому сказала? Живо вернись в дом!
– Поля – это Поль? Значит, все-таки педик, – с сожалением констатировала я.
Падение нравов в пасторальном Буркове мне не нравилось.
Поля-Поль, видимо, послушался приказа и вернулся в дом. Наверху громко хлопнула дверь, и сразу послышался шум другого рода: с характерным звуком посыпались на пол осколки стекла.
– Идиот! Ты разбил дверь! – взъярилась женщина. – Я заплатила за витражное стекло триста баксов!
– Это были не твои баксы! – мрачно огрызнулся Поль.
– Конечно-конечно! Это твои баксы! – еще громче закричала женщина. – Но я, если ты забыл, твоя опекунша! И пока тебе не стукнет восемнадцать, всеми деньгами распоряжаюсь только я одна!
– Тебе осталось царствовать один год, три месяца и восемнадцать дней! – без запинки ответил Поль.
– Да пошел ты! Придурок!
В глубине дома снова хлопнула дверь. Я прислушалась, не разлетится ли на куски еще одно витражное стекло стоимостью в триста американских долларов? Вроде нет.
– Стерва! – выругался Поль.
Я услышала хруст стекла под его ногами, а потом снова зазвучали жалобные призывы:
– Паха! Паха, ну, где ты? Свободы захотел, дурачок? Вернись! Ты же пропадешь без меня, Пашенька! Ты погибнешь!
Я не выношу страданий беспомощных существ, и мне стало жалко бедного «голубого».
– Эй, на балконе! – позвала я, выступив из ниши на дорогу. – Что у вас случилось? Может, помощь нужна?
– Вы кто? – испугался юноша.
Я плохо его видела. В комнате за разбитой стеклянной дверью горела лампа, но она светила Полю в спину. Я разглядела только острые плечи и растрепанную голову на тонкой шее. Ну, точно, педик! Волосы длиннее, чем у меня!
– Меня зовут Инна Кузнецова, наша дача на краю поселка, у самой опушки! – ответила я.
– Возле леса? – чему-то обрадовался Поль. – Там, где овраг и лопуховая поляна?
Травяные заросли вблизи нашей дачи, действительно, необыкновенные. Лопухи размером с пальмовый лист и хвощи, смахивающие на елки! Папуля все собирается скосить эти зеленые джунгли, но бабуля ему не позволяет. Она сорок лет преподавала школьникам биологию и привыкла внушать окружающим почтение к живой природе во всех ее проявлениях.
