Марину словно окатило ледяной волной. Расположение мгновенно обернулось враждебностью.
— Пойдем, Павлик.
Пусть сам себе рассказывает свои истории! Но незнакомец не захотел остаться в дураках, он оборвал себя на полуслове, быстро встал и быстро ушел. Павлик проводил его огорченным воплем.
— Что ты болтаешь со всякими! Ты хоть знаешь, кто это такой? Он тебе зубы заговаривает, а ты и раскис!
— А ты все испортила! — не слушая сестру, простонал Павлик. — Мне теперь всю ночь будут сниться приключения, дворцы, разбойники… — А потом, задумавшись, поднял серьезные глаза и спросил: — А почему он в тебя не влюбился?
Большая клумба на центральной аллее была пуста: там красовались только что высаженные тюльпаны — невиданные полосатики с кокетливо отогнутыми язычками лепестков, а женщины, у которой можно было спросить про адамово дерево, не было.
…Великолепный дворец возник под незнакомым небом. Его зубчатые стены и башенки повторяли в миниатюре контуры синевато-бурых гор. Щелевидные окна прятали от света внутренность шершавой серой башни. К дворцу вела широкая лестница с тремя парами львов, изваянных из белого каррарского мрамора. У нижних ступеней плескалось море, пустынное и дикое.
Подскакивая и сверкая на солнце, по лестнице катился перстень. На голубом прозрачном халцедоне была вырезана летящая цапля. С чьего пальца и почему скатился этот перстень? В конце лестницы он подскочил еще раз… и голубая цапля взвилась в небо.
От его бездонности закружилась голова. Лучи солнца просвечивали сквозь прозрачное оперение. Скоро цапля стала неразличима, и снизу лишь угадывались совершенные очертания ее крыльев. А там, в вышине, она смеялась и пела, прозрачная птица, вся превратившись в струящийся полет.
Это продолжалось мгновение.
Волна плеснула на ступеньки…
Цапля летала над морем, взмахивая прозрачными крыльями отчаянно и обреченно.
Долго еще слышался печальный плеск волн.
Величественный дворец возвышался над морем, и в чужом небе угадывались контуры незнакомых гор…
«Вот это сон», — подумала Марина, еще не придя в себя. Таких она никогда не видела. Его непременно надо разгадать. Дора умеет.
Но Дора не показывается уже почти неделю. Марина попробовала сказать об этом отцу, но тот пожал плечами:
— Значит, не может, занята в больнице. Опять, наверное, в две смены нагрузили. Постарайся пока как-нибудь обойтись сама, без Доротеи. Побудь хозяйкой.
Марина пыталась объяснить, что не в хозяйстве дело, а в Еве, Дора из-за нее не приходит и, может, никогда больше не придет! Надо же что-то с этим делать, поговорить с ней, все объяснить! Но Пал Палыч начал раздражаться:
— Я уже все объяснил! Ева с дочкой у нас в гостях. Поживут здесь, пока у Евы все не устроится. Что я еще могу добавить? А если кто-то, вроде Петровны и Глебовны, лучше меня знает, что это значит, тогда тем более говорить не о чем!
Надо было самой что-то предпринимать. И Марина решительно отправилась к Доре.
— Добрый денек! — окликнула ее Петровна, сгоравшая от любопытства.
Глебовна подхватила:
— Как родители? Здорова ли сестрица?
— Какая она мне сестрица! — дрогнувшим от возмущения голосом ответила Марина.
Дворик был пуст. Она толкнула дверь, звякнув задвижкой. Глаза, привыкшие к солнцу, на миг перестали видеть: комната была наглухо занавешена. Телевизор, что ли, смотрит? Сейчас как раз должен быть ее любимый сериал. Но телевизор не был включен.
Свеча, воткнутая в миску из-под фасоли, слабо освещала угол стола. На стене висели рисунки Павлика. В глубине комнаты, согнувшись пополам, мыла полы старуха. Марина потерянно стояла на пороге. Старуха обернулась, бросила тряпку и поспешила к ней. Марина отступила на шаг, зрачки ее расширились от ужаса. Темное старушечье лицо было знакомым добрым лицом Доры, улыбка — ласковой, извиняющейся улыбкой Доры, провалившиеся глаза — ее круглыми вишневыми глазками. Марина не ожидала увидеть такое. Тут хотелось только сесть на стул и разрыдаться.
— Дора, — вместо этого твердым голосом сказала Марина, отдергивая занавеску и впуская солнце, — так ты не на работе! А я хотела спросить: к чему снятся птица и дворец? Я такой сон сегодня необычный видела.
