По поводу одной машины

Джованни Пирелли

По поводу одной машины

Роман

A proposito di una machina (1965)

Перевод с итальянского Ю. Добровольской

Старики — например Тревильо — считают, что он свое дело знает. По всему видно, что знает, говорят они, если о нем вдруг заходит разговор. Сильвия, жена Маркантонио, уверяет, что у него довольно представительная внешность.

— Представительная, представительная, — вторит жене Маркантонио.

— Это совсем не плохо, — прерывает его Сильвия, которая разбирается в людях гораздо лучше, чем можно было бы предположить.

— Конечно! — соглашается Маркантонио. При коммунизме его физиономия выглядела бы не такой противной, потому что человек был бы совсем другим. Девчонки с намоточных машин говорят так: хоть адамово яблоко у него и выдается, сам он далеко не Адам.

Об Эдисоне Альдо Рибакки известно, что он родился в Кремоне в 1924 или 1925 году. Отец его служил в министерстве связи, был республиканцем и антиклерикалом. Фашизм так его озлобил, что Рибакки-старший превратился в конце концов в законченного брюзгу и скрягу. Первый и единственный сын его появился на сеет, когда синьору Рибакки было уже под пятьдесят, не меньше. Синьора Рибакки даже не заметила, что забеременела, — думала, начался климакс. В пятнадцать-шестнадцать лет Эдисон Альдо был красив собой, до педантичности прилежен, отлично учился — был первым учеником в классе. Друзей у него не было, девушек — тоже.

Этим сведения, которыми располагает Чезира Белламио, уборщица цеха «Г-3», исчерпываются. Рибакки не знает, что перед тем, как Чезира овдовела и переехала в Милан, где поступила на завод, она жила в Кремоне, в том же дворе, что и он.

Что было дальше? Окончил институт, получил диплом техника. От военной службы был освобожден из-за слабых легких. Первое (и, наверное, пожизненное) место работы— завод «Ломбардэ». С 1942 по 1945-й был чертежником-конструктором в ОПУМО (Отделе проектирования установок и машинного оборудования), после чего его направили в цех «Г-3», который тогда именовался «Б-4», исполняющим обязанности заместителя начальника (прежнего сняли во время чистки), да так там и остался. Начиная с 1955 года Рибакки находился в непосредственном подчинении у инженера д'Оливо. Теперь 1957-й. Звания, соответствующего его должности, Рибакки еще не получил и пока не добивался.

В трубку:

— Да, синьор. Есть. Будет сделано. Понятно. Понятно. Будет сделано. Да, синьор. Да, господин инженер. Сегодня же. Да, господин инженер…

Руки у него как у зубного врача, думает девушка. Она стоит перед ним в стеклянном кубе, возвышающемся над цехом «Г-3», и ждет, когда он кончит, наконец, нанизывать свои «да, есть, будет сделано». «Противная у него физиономия; вот не везет! Впрочем, кто его знает, — может, он ничего…» Она переминается с ноги на ногу, заложив руки за спину; сумочка болтается сзади. Может, он и правда ничего… А физиономия препротивная. Руки красивые, это точно.

— Да, господин инженер. Разумеется. Понимаю. Да, синьор. Полагаю, что нет. Нет, не думаю. Да, синьор…

Прижимая трубку плечом к уху, вынул из ящика стола лист миллиметровки, взял черную шариковую ручку и принялся рисовать человечков без головы. Нарисовал целый ряд, от края до края. Потом принялся за второй ряд, здесь человечки расположились реже, на равном, расстоянии друг от друга, у каждого по ноге, по руке и по полголовы.

А сам между тем:

— Да, господин инженер. Как же, как же! Уже сделано, господин инженер. Да, синьор, Берти. Нет, только одна.

В третьем ряду интервалы между человечками еще шире, неравномернее. Человечки безногие, однорукие, с шарообразными головами. Четвертый ряд — человечки…

— Затрудняюсь сказать. Она здесь. Нет, синьор. Да, синьор. …безногие и безрукие. Головы вроде продолговатых бидончиков. Не больше дюжины.

— Раз ее послали, значит… Насколько мне известно, других нет. Нет, синьор. Да, синьор, я ей скажу. Берти. Я ему тоже скажу. Судя по первому впечатлению, нет. С-с…