Назавтра, проходя по улице, Нарцисса встретила Джона, который с бешеной стремительностью, отличавшей обоих братьев, выбежал из какой-то лавки, отскочил в сторону, чтобы не сбить ее с ног, и выпалил:
– Ах, извини… Здравствуй.
Лицо его, заклеенное крест-накрест пластырем, было озорным, веселым и дерзким. На мгновенье она подняла на него широко открытые, полные отчаяния глаза, потом прижала ладонь к губам и быстро, почти бегом, пошла прочь.
Потом он уехал вместе с братом, и война отгородила их от всех, словно двух запертых в отдаленной конуре беспокойных псов. Мисс Дженни рассказывала ей о них, о скучных письмах, которые они из чувства долга изредка посылали домой, а потом он погиб – где-то далеко за морем, и не было тела, чтобы возвратить его земле, и оттого ей казалось, что он все еще смеется над словом «смерть», как смеялся прежде над прочими словами, означающими покой, – смеется, не дождавшись, пока время и весь его реквизит не внушат ему, что итог человеческой мудрости – вознестись в мечтах так высоко, чтобы в поисках этой мечты не утратить и ее самое.
Тетушка Сэлли мерно качалась в качалке.
– Не все ли равно, который из двух это был. Они оба друг друга стоят.
Впрочем, они не виноваты, что их так дурно воспитали. Испортили вконец – и того и другого. Люси Сарторис до самой своей смерти никому не позволяла делать им замечания. Будь это мои дети… – Она все качалась и качалась. – Я б из них эту дурь выбила. Нечего сказать – вырастили парочку диких индейцев. Эти Сарторисы воображают, что лучше их на свете никого нет. Даже Люси Крэнстон – родом из такой семьи, каких во всем штате не сыщешь, – и та вела себя так, будто само провидение удостоило ее чести стать женой одного Сарториса и матерью еще двоих. А все гордыня, ложная гордыня.
Она мерно качалась в качалке. Под рукой у Нарциссы с ленивым нахальством мурлыкал кот.
– Это их сам бог наказал, отняв у них Джона, а не его брата. Джон по крайней мере раскланивался, встречая на улице даму, а уж этот… – Она ритмично раскачивалась, шлепая ногами по полу. – Смотри держись от него подальше. Он убьет тебя, как свою бедняжку жену.
– Дайте мне хотя бы получить благословение церкви, тетя Сэлли, – сказала Нарцисса.
Под глянцевитой шкурой кота, которую она гладила, внезапно узлами вздулись тугие, словно проволока, мышцы, и он, растянувшись как резинка, вырвался из-под ее руки, с молниеносной быстротой пролетел по веранде и скрылся из виду.
– Ой! – вскричала Нарцисса. Она стремительно обернулась, схватила палку тетушки Сэлли и выскочила из комнаты.
– Это еще что такое?.. – промолвила тетушка Сэлли. – Дай мне сюда мою палку!
Она еще немного посидела, глядя на дверь и прислушиваясь к быстрому стуку каблуков Нарциссы, который донесся сначала из прихожей, а потом с веранды. Затем встала, высунулась в окно и крикнула:
– Дай сюда мою палку!
Нарцисса сбежала по ступенькам в сад. Посреди клумбы с каннами, припав к земле и вертя во все стороны головой с желтыми немигающими глазами, притаился кот.
Нарцисса кинулась к нему, размахивая палкой.
– Положи сейчас же! Брось! – кричала она.
Желтые глаза сверкнули в ее сторону, а потом кот опустил голову и длинным грациозным прыжком рванулся прочь, унося в зубах пойманную птицу.
– Ах ты, гадина! Ах ты… Сарторис! – крикнула Нарцисса, запустив палкой в пятнистую молнию, которая, сверкнув напоследок, скрылась за углом дома.
– Сию минуту подними и подай мне палку! – кричала в окно тетушка Сэлли.
Нарцисса и мисс Дженни сидели в полутемной гостиной. Двери, как всегда, были распахнуты настежь, и молодой Баярд, неожиданно возникнув в дверном проеме, остановился и посмотрел на Нарциссу.
– Это Баярд, – сказала мисс Дженни. – Поди сюда, сынок, поздоровайся с Нарциссой.
– Здравствуйте, – невнятно пробормотал он, а Нарцисса повернулась на табуретке и отпрянула к роялю.
– Это кто такая? – спросил он. Войдя в комнату, он внес с собой напряженную холодную порывистость, которую она хорошо помнила.
– Это Нарцисса, – сердито ответила мисс Дженни. – Поди сюда, поговори с ней и не притворяйся, будто ты ее в первый раз в жизни видишь.
