— Какая, однако, сволочная баба, — сказал Петя. Он хотел сказать покрепче, но проявил по отношению к Виталику неожиданную деликатность. — Пришла, кайф сломала, вино выжрала... Почему она с тобой так обращается?
— От неуверенности в себе, — ответил Виталик.
— Вишь, чертова баба... Да она тебя заездит совсем.
— Не заездит. У нес муж есть.
— Вот те на! Муж в армии небось?
— Нет. Он дома сейчас сидит. Курсовик ей пишет.
— Тю! — Пятачок развел руками. — Бывает же...
— Да уж, бывает, — сказал Виталик.
Они купили сигареты и долго выбирали вино. Продавец злобно посматривал на них сквозь свою амбразуру. Сбоку от него угадывался женский загривок.
— «Хванчкара» производства Молдавии... Нет, это хуже, чем «ТТ» китайской сборки, — говорил Петя.
— А может, «Три семерки»? — предложил Виталик.
— Это блевантин. А каберне дороговато.
— Я добавлю. Давай.
Они считали деньги. Виталик слегка озяб.
— Почему вы расстались с Эварсель? — спросил он на обратном пути.
— А ты как думаешь?
— Ну, не знаю. — Виталик и впрямь не знал.
— Запросики у нее... Ну, прочел я Толкиена, даже на игру съездил, — рассказывал Петя, вдруг разволновавшись. — Ничего, понравилось. Я там в одиночку города брал...
Виталик засмеялся.
— Натурально, в одиночку. Дальше — в театры ходили. Если там балет — я ничего. Мне нравится. Жизель, Чиполлино... Танец с саблями — здорово! Ну, Чехов Антон Палыч — три сестрицы, офицеры там такие, знаешь? Я смотрю с удовольствием. Красиво. А потом пришли как-то в театр, а там — голые мужики с кастрюлями танцуют, и тетка какая-то с абажуром на голове... Еще какой-то рычал все время. Я и заснул.
Виталик роняет сигарету в снег.
— А Эварсель мне потом и говорит: «Мне, мол, за тебя стыдно». Ну, я и думаю: зачем тогда?.. — Петя совершенно не сердится, но глаза его блистают зарницами. О бурка, где ты...
— Поэт еще к ней ходил. То, что он наркоман и педераст, еще куда ни шло. Говорят, теперь без этого в мире искусства никуда. Но он стихи читает, только надев на лицо дамский чулок. Я и говорю: «Может, и мне чулок надеть? Ты скажи!» Она в слезы. Я и ушел. Такая вот сага.
— Грустно все это, — подытожил Виталик.
— Да не особо. Всякому свое место. Меня, брат, такие женщины любили...
Уже в подъезде Пятачка вдруг озаряет. Он вынимает рацию из-за пояса и знаками просит Виталика помолчать. Они поднимаются на площадку выше, чем нужно.
— Сейчас будет цирк, — обещает Петя.
Виталик осознает, что вот-вот произойдет нечто очень смешное, но не очень правильное, какое-то злое шалопай-ство. Но противиться он не может — угол души, где обреталась Настенька, весь объизвествился, стал похож на пещеру, со сквозняком и летучими мышами. Виталик узко открывает рот, и оттуда вылетает тихонький собачий смешок.
Петя сверкает очами и набирает воздуху. Потом...
Потом он делает зверское лицо и, нажав кнопку, произносит чужим пасмурным голосом:
— Группа захвата! Готовность номер один. Повторяю: номер один! По сигналу ломайте дверь. По сигналу! Оружие не применять. В квартире посторонние. Повторяю посторонние!
Виталик, не в силах сдержаться, фыркает.
После трех секунд оглушительной тишины в уши врезается пронзительный вопль:
— Не стреляйте!
Дверь в квартиру ходит ходуном. Слышны скрежещущие звуки, словно кто-то рвет замок стальными копями.
...Дикая Женщина Анастасия, путаясь в рукавах дубленки и завывая, выскакивает из петиной квартиры и устремляется вниз. Где-то на втором этаже, где выбита лампочка, ей что-то мерещится. Она испускает крик птеродактиля и поддает ходу. С улицы долго доносятся ее удаляющиеся хрусткие шаги.
— Она еще успеет на автобус, — говорит Петя, смотря на часы.
Они вошли в квартиру. На полу в прихожей виднеется небольшая лужица подозрительного свойства. В центре лужицы — след левого женского сапога.
— Размер — тридцать семь. Каблук стоптан внутрь. Обувь производства Беларусь — предположительно, — сказал Пятачок тоном эксперта.
— Похоже на то, — согласился с ним Виталик.
Явление пятое
Виталик ощущал себя странно. Гремучая смесь из угрызений совести и злорадства ударяла в голову, подобно «Вдове Клико».
В дверь опять звонили.
