— Да ничего не будет, — сказал вдруг Павел. — Вон, Юра этот с гера слезал — целую пачку сожрал. Только потек весь, и всех делов. — В его голосе сквозила нарочитая беспечность, и чувствовалось, что сам он хорошо это понимал.
Когда мы выходили из магазина, нам пришлось обойти девушку, извивавшуюся в руках милиционеров. Двое тащили ее за руки, а она оседала всем телом и терлась задом об асфальт. Около метался щуплый капитан с рацией и распоряжался, размахивая свободной рукой. Прохожие испуганно шарахались и жались к стене дома, где был книжный магазин, и стремились поскорее миновать это действо. Книги, установленные в витрине на наклонных полочках, названиями наружу, лежали будто в шезлонгах, лениво поглядывая, что делается на свежем воздухе. Одна из них называлась так: “Жизнь и нравы насекомых”.
К нам прибилась какая — то девушка — она подошла откуда — то сзади и втиснулась между мной и Пашей, судорожно вцепившись нам под локти холодными руками. Ее тень на блестящем асфальте соединилась с нашими под зыбкими штрихами мокрых отражений.
— Можно я с вами здесь пройду до угла? — забормотала она, стреляя глазами по сторонам — туда, где молодую женщину уже несли на руках, ловя ее брыкающиеся полные ноги.
— Сережа — а! — закричала та визгливо, и крик закружился и погиб в стремительном свисте несущихся мимо машин.
Наша новая знакомая заметно продрогла. Ноги ее путались в длиннющей черной юбке, распоротой до бедра по ночной моде, и несколько раз она оступалась, подворачивая высокий каблук, и проваливалась на внешнюю сторону щиколотки.
— Можно не до угла, — сказал Паша.
Девушка слабо улыбнулась, благодаря, но продолжала внимательно следить за улицей, водя глазами, широко раскрытыми испугом и косметикой. Так мы и подошли к машине — втроем.
— А где твои? — спросил Паша, имея в виду сутенеров. — Ты одна, что ли?
— Одна, — сказала девушка и поежилась. — Санта, — кокетливо представилась она Чапе, протянув ему закоченевшую ладошку. Ладошки он, правда, не принял и грубо промямлил:
— Ты что, не русская?
— Почему не русская? — удивилась “Санта”, — я русская. Из Белоруссии.
— Из Белоруссии, — повторил Чапа и включил зажигание.
“Санта” уселась между нами на заднем сиденье. Немного поколебавшись, она снова взяла нас под руки.
— У вас поесть найдется? — неожиданно спросила она.
— Поищем, — усмехнулся Паша. — Ну что, куда поедем?
— У меня сосед, — напомнил я.
— Понятно, — кивнул Паша, и автомобиль покатил в контору.
В конторе мы вывалили из пакетов снедь, грубо сервировали наш стол, смахнули с водки пробку и наскоро выпили. Чапа не составил нам компании и умчался по своим делам. Девушка сидела смирно и старательно делала вид, что подобная обстановка для нее дело привычное. Разве только картина, около которой электрик не так давно организовал изящную подсветку, ее немного смущала. Она все время на нее смотрела; сначала ненадолго вскидывала глаза, а потом уставилась прямо и открыто ее разглядывала. Вполне возможно, что картина — то действительно была здесь в ее глазах единственная невидаль.
— А эта картина у вас…
— Старая, — не без гордости сообщил Павел. — Ей сто лет.
— Девяносто семь, — уточнил я.
“Санта” не сводила с картины зачарованных глаз.
— Смотри ты, — протянула она восхищенно и взяла бутерброд, — а ведь совсем как новая.
Пальцы несли след давнишнего ухода, а ногти пестрели облупившимся лаком. Глядя на картину, она быстро съела три бутерброда, потом подумала и взяла еще один.
— Выпьешь? — спросил Павел.
“Санта” решительно кивнула.
— А я никогда на море не была, — сказала она и спросила тут же: — Где ванна?
Спустя несколько минут она возникла, белея обнаженным телом. Я поперхнулся и перестал жевать, а она победоносно улыбалась. Один из передних зубов у нее был короче остальных и другого цвета — прозрачно — серого. От пудры ее лицо казалось расплывчатым пятном, как маска, и было светлее туловища и даже белее кожи на груди.
— Ты б оделась, — искоса взглянув на нее, заметил Паша. — Простудишься.
— Да? — спросила она не очень уверенно.
— Точно тебе говорю, — подтвердил Паша и налил еще.
