25 ноября 1908 года одновременно три адресата получили три совершенно тождественных письма от Лопухина: премьер-министр и министр внутренних дел Столыпин, товарищ министра Макаров, директор Департамента полиции Трусевич. Письма датированы 21 ноября, но отправлены 24-го, когда Лопухина в столице уже не было: 23-го он выехал в Москву, а в первых числах декабря находился уже в Лондоне.
«11 сего ноября ко мне на квартиру в доме 7 по Таврической улице явился известный мне в бытность мою директором Департамента полиции как агент находящийся в Париже чиновник Департамента полиции Евно Азеф и, войдя без предупреждения ко мне в кабинет, где я в то время занимался, обратился ко мне с заявлением, что в партию социалистов-революционеров, членом коей он состоит, проникли сведения об его деятельности в качестве агента полиции, что над ним происходит поэтому суд членов партии, что этот суд имеет обратиться ко мне за разъяснениями по этому поводу, и что, вследствие этого, его, Азефа, жизнь находится в зависимости от меня. Около 3 часов дня сего <21> числа ко мне, при той же обстановке, без доклада о себе, явился в кабинет начальник Петербургского охранного отделения Герасимов и заявил мне, что обращается ко мне по поручению того же Азефа с просьбой сообщить, как поступлю я, если члены товарищеского суда над Азефом обратятся ко мне за разъяснениями по интересующему их делу. При этом начальник охранного отделения сказал мне, что ему всё, что будет происходить в означенном суде… <будет> хорошо известно. Усматривая в требовании Азефа в сопоставлении с заявлением… Герасимова о будущей осведомлённости его о ходе товарищеского расследования над Азефом прямую направленную против меня угрозу, я обо всём этом считаю долгом довести до сведения Вашего Высокопревосходительства…»
Финал
Содержание этих трёх писем было доведено Лопухиным при посредничестве Бурцева также до глаз и ушей эсеровского руководства. При обыске на Таврической, 7, было обнаружено письмо Бурцева Лопухину, в котором публицист-разоблачитель благодарит адресата «от всего сердца». Очевидно, тогда, в поезде, Лопухин согласился дать Бурцеву документальное свидетельство агентурной деятельности Азефа. Роль такого документа сыграл процитированный текст письма. Более того, 3 декабря в Лондоне, в Вальдорф-Отеле, он имел встречу с представителями и вдохновителями эсеровского «бомбизма» Черновым, Савинковым, Аргуновым. И им он подтвердил: Азеф – сотрудник Департамента полиции. Как ни пытался Лопухин на суде представить эту беседу эдаким вторжением вооружённых до зубов террористов в мирное гостиничное жилище отставного сановника, факт остаётся фактом: бывший директор Департамента полиции выдал врагам режима самого высокооплачиваемого секретного агента этого самого Департамента.
Совершая сие, Лопухин знал, что может попасть под суд за разглашение служебной тайны. Почему же пошёл на контакт с Бурцевым и Савинковым? Не потому ли, что кровно был заинтересован в устранении Азефа, знавшего правду о его сотрудничестве с революционерами, а возможно, и о причастности к политическим убийствам? Если это так, то расчёт оправдался не вполне: Азеф был осуждён партийным судом, но беспрепятственно скрылся. На лопухинской бомбе подорвалась и агентурная деятельность полиции, и эсеровская Боевая организация, и сам экс-директор. Партия эсеров оказалась ввергнута в глубокий кризис, продолжавшийся до 1917 года. Лопухина суд приговорил к пяти годам каторги, но решением общего собрания кассационных департаментов Сената, каторга была заменена ссылкой. Как это похоже на нынешние «N лет условно» для высокопоставленных осуждённых! Суд и приговор спасли Лопухина от неминучей гибели: придя к власти, большевики не тронули его – учли заслуги в деле разоблачения тайных агентов проклятого царского режима. В 1920 году Алексей Александрович по личному разрешению Дзержинского уехал из голодной и холодной Совдепии. Остаток дней необыкновенный директор свинцового Департамента провёл в прекрасном Париже в тени воспоминаний о знаменитых «приятелях»: Зубатове, Плеве, Витте, Азефе, Бурцеве, Гапоне…
