Немудрено, что руководимая Лопухиным полиция «прохлопала» Кровавое воскресенье точно так же, как и убийство Плеве. Конечно, не один он виноват в событиях 9 января, и даже он, пожалуй, меньше других. И всё же пассивность подчинённых ему структур во время январского кризиса удивительна.
Кровь высохла на питерских мостовых, в отставку ушли министр Мирский и градоначальник Фуллон, а Лопухин остался в должности. И тут – ещё одно политическое кровопролитие: 4 февраля в Москве убит великий князь Сергий. Организатор теракта – Азеф. Витте освободился от очередного политического противника.
Неудачливые визитёры
Но – проклятье рода Лопухиных! Замысел рушится за пять минут до успеха. Витте отправлен в Америку на переговоры с японцами, а Лопухин ещё раньше, в марте 1905 года, внезапно снят с директорской должности и назначен губернатором в Эстляндию, в тихий Ревель. Это не просто понижение: для карьеры это тупик. Ему сорок один год. Смириться трудно.
Осень 1905 года. Революционная волна. Петербург охвачен смутой, бастует и Ревель. Витте снова на коне: 17 октября государь подписывает продиктованный им манифест, а на следующий день назначает-таки его главой объединённого правительства. Надежда оживает и в сердце ревельского губернатора. Новоиспечённый премьер обещает ему пост в правительстве, но этого мало. Через известного авантюриста Мануйлова (Манасевича), близкого и к Витте, и к революционерам, Лопухин добивается встреч с эсеровскими лидерами, ведёт странные переговоры со вновь явившимся, как из бездны, Талоном. Лопухину нужны авторитет и связи Гапона в революционном подполье, Гапону – авторитет и связи Лопухина в правительственных кругах. Так власть в очередной раз вступает в интимную близость с демонами революции… Как и следовало ожидать, политическая активизация Лопухина сопровождается кровавыми событиями в Ревеле: стачка в этом не самом революционном и пролетарском городе Российской империи перерастает в столкновения вооружённых рабочих с солдатами гарнизона. Подавление беспорядков совершается по приказу военного командования при полной пассивности губернатора. Есть жертвы.
Кстати – о Гапоне. Сей пророк рабочего царства после Кровавого воскресенья стряхнул с себя церковное облачение, как ветошь. Отрекшись от сана, стал революционером. При помощи эсеров переправился через границу, там, в Швейцарии и Франции, летом – осенью 1905 года стал готовить себя к роли верховного вождя объединённых революционных сил. В этом качестве вернулся в Россию, в этом качестве встречался с Лопухиным и с руководителем политического сыска Рачковским. Но союз смуты и власти не состоялся. Секретные встречи в фешенебельных ресторанах Контана, Донона и Кюба погубили Гапона: о них узнал Азеф. Страшась того, что, залучив в свою компанию Гапона, Рачковский и Лопухин избавятся от него, Азефа, как от знающего слишком много, гений провокации подставил падшего пророка под секиру революционного правосудия. Убийство (или, как предпочитали выражаться террористы, «казнь») Гапона было поручено организовать одному из тех, кто год назад у Нарвской Заставы спасал Гапона от солдатских пуль, – Рутенбергу. 28 марта 1906 года Гапон был удавлен во время конспиративной встречи на даче в Озерках. Его полуразложившийся труп полиция обнаружила через месяц.
Но вернёмся к Лопухину. На сей раз его карьера оборвалась окончательно. Витте продал: не стал протаскивать в правительство, да и сам скоро лишился власти. Государь прогневался на Лопухина за ревельские события, снял с должности и отправил в резерв Министерства внутренних дел. В июле 1906 года правительство возглавил Столыпин; Лопухину не на что стало надеяться, и он вышел в отставку. Поселился на Таврической, занялся финансовой деятельностью.
Года через два случилось ему поехать в Германию. Между Берлином и Кёльном в купе первого класса заглянул случайный попутчик. В нём Лопухин, к неописуемому своему изумлению, узнал близкого к эсерам публициста Владимира Бурцева, с которым имел негласные встречи на излёте служебной карьеры. Впрочем, можно усомниться в случайности и этого рандеву. Бурцев давно искал доказательств двойной деятельности Азефа. Кто мог быть лучшим тому свидетелем, чем Лопухин? Состоявшийся между ними разговор имел последствия, сопоставимые со взрывом эсеровской бомбы.
