— Вам подкинули? — Ульяна с любопытством приподнялась, пытаясь разглядеть, что делает с подкидышем Акулина.
А та, заслонив от чужого глаза дите своим задом, развернула сверток на лавке, склонилась над подкидышем. Придвинула жировик и при его неярком свете знающе осматривала да ощупывала маленькое тельце. Коротко проговорила:
— Девочка… Ныне народилась… Эх, неумехи, кто ж так пуповину перевязывает?!
Из своего повивального сундучка достала все необходимое, быстро и умело исправила чужую оплошность.
— Акулина, а отчего она молчит, не померла ли? — озаботилась Ульяна.
— Тю на тебя! Здорова. Как же, кричала, поди, все утро: с Фомой-то так наорешься! Притомилась… Синим-синешенька: то ли прозябла, то ли с натуги. Однако здорова… Завернуть бы ее в чистое, — Акулина с сомнением посмотрела на тряпицу, в которой ее супружник принес найденыша.
— Возьми там, в укладке, утиральник, — предложила хозяйка и, пока повитуха пеленала младенца, вслух размышляла, кто мать девочки и как она могла кинуть свое дите. Видать, совсем бабе невмоготу, край пришел. — Акулина, как мыслишь, которая родила? Из наших ли?
— Которая? — повитуха задумалась, с сомнением покачала головой. — Я уж пораскинула, а не соображу. Чужая издаля не придет середь ночи: сторожа-воротники узрели бы. Своя, видно?..
Кого проглядела Акулина? И могла ли не заметить, с ее-то навыком да глазом наметанным? Она знала всю подноготную усольских баб: кто недавно понес, кто на сносях, у кого какая хворь. Невелико Усолье — все на виду. Это ж как таиться надобно!
— Видать, девка некая грех свой скрыла, — заключила Акулина, — а вот которая — не скажу… Не ведаю. Бог ей судья, а от меня спасибо ей, — неожиданно добавила повитуха, закончив пеленать и приподняв младенца.
— Спасибо-то за что? — не поняла Ульяна.
— За дите, милая, за девочку эту. Еще в церковь схожу, свечку Царице Небесной поставлю… И мы с Фомою непутевым сподобились: дочкою нашею будет! Своих-то детишек нам не дадено. Пустая я…
— Пустая? Ты?! — изумилась Ульяна. — Как же? Я чаяла, ты все про бабьи недуги ведаешь, от всего исцеляешь. И выхаживала порожних, и детишки рождались.
— Не всех выхаживала, не всех исцеляла. Вот и себя не смогла… Так вот, вишь, мне Богородицын подарок…
Проснулся, заворочался сын Ульяны.
— Покорми-ка его, — велела Акулина.
— Ой, а у меня молока-то нет! — испугалась Ульяна, протестующе выставив ладони.
— А ты поднеси, поднеси… — настояла повитуха, проследила, как Ульяна осторожно поднесла сына к груди, заметила: — Вот так-то лучше!
— Гляди-ка, сосет! — счастливо засмеялась Ульяна. — Дай мне и девоньку свою. Чай, голодная?
Акулина отказалась, рассудив:
— На двоих не хватит. К тому ж незачем их молочными братом с сестрою делать, когда неведома судьба ихняя. Ну, как суждены друг другу?
— Ты уж скажешь, — недоверчиво улыбнулась Ульяна. — Все равно ведь голодом держать не будешь, а мне не в тягость.
— Своего корми, а ее… Коровье молоко бы с водою развести. Данила, поди, подоил уже? Чего там, за окном, чай, день на дворе? Ау нас-то — ох, и темень! Давай ставни снимем.
— Снимем, — согласилась Ульяна. — Ты покличь Данилу. Одной тебе не управиться, а я и вовсе не пособница.
Отворив дверь в сени, повитуха крикнула дворового. Вместо него на зов явилась Иваниха и с любопытством воззрилась на младенца в руках Акулины.
Повитуха недовольно проворчала:
— Не тебя звали, чего пришла? Сына твоего, Данилу, кликала: надобно ставни снять, то мужику под силу.
— Знать, Данила не слыхал, — ответила Иваниха. — Я гцас пришлю его.
— Постой! Заодно принеси нам молоко да воду теплую, — велела повитуха, пояснив: — Дите накормить надобно.
— Да-да, я мигом, — понимающе закивала головой стряпуха. — Там, на дворе, Фома дожидается… Не надо ли ему чего молвить?
— Нет. Ступай.
Стряпуха вышла в сени, но дверь закрывать не спешила и, обернувшись, сообщила хозяйке:
— Никита Кузьмич на промысле мужиков угощает…
Ульяна промолчала, будто и не слыхала. Вместо нее отозвалась Акулина:
— Не рано ль угощать начал? Родины празднует? — и, заметив, что стряпуха медлит, поторопила: — Иди, что ль, улита, покличь Данилу! Не векже нам впотьмах сидеть!
